в глазах Артура вспыхнуло понимание. — Предупреждал меня Мирддин о святых людях и мирских богатствах. Он хорошо изучил вас.
— О том и речь, господин, — заметил Кадор. — Слышали бы вы, как они визжали, когда я сказал, что нам нужны золотые безделушки, пылящиеся у них в сундуках и сокровищницах.
— Вы солгали своему королю и лжесвидетельствовали против своей королевы, — теперь голос Артура гремел, — а ведь я думал лишь о пропитании и облегчении для своих людей! Вы же думали лишь о богатствах церкви. Вот что привело вас сюда — эгоизм и гордыня. И все, кто был свидетелями этого позорного обмана, теперь видят вашу жадность и нищету духа. — Он медленно покачал головой. — Вы не христиане.
Слушайте же меня, сыны Змеи. За ваши грехи с вас снимут ваши раззолоченные одежды и выгонят из лагеря. Вас отведут в Лландафф, где святой Илтид, истинный священник Христов, определит для вас наказание. Молитесь, чтобы у него оказалось больше сострадания, чем у меня, ибо, говорю вам прямо, я буду настаивать, чтобы вас изгнали из церкви, дабы вы не порочили блаженного Иисуса дурной славой своей гордыни и безбожным тщеславием. — Король снял с шеи Сейрола золотой крест. — Думаю, вам это больше не понадобится; и мы купим на него еду и питье для голодных воинов. — Он отвернулся от тихо протестующего клирика. — Агравейн! Кадор! Отведите их в Лландафф и расскажите обо всем Илтиду: пусть придумает для них достойное наказание.
Кай с сожалением смотрел, как уводят жрецов.
— Дал бы ты мне с ними разобраться, Медведь, — с досадой сказал он. — Бог ведает, скольких они уже погубили.
— Илтид справится, — ответил Артур. — Он святой человек, он не оставит им места для мыслей, что, де, их неправильно поняли или что их несправедливо осудили язычники.
Он повернулся и чуть не налетел на Гвенвифар. Она стояла, уперев руки в бока, красивые брови грозно сведены, а темные глаза горели опасным огнем.
— Дело еще не закончено, король, — сказала она. — Меня тут поносили на глазах у всех за мое рождение. Моя честь требует удовлетворения.
Заподозрив ловушку, Артур склонил голову набок.
— Чего ты требуешь? — осторожно спросил он.
— Только одного: я немедленно отплываю в Ирландию и призову лордов, которые силой своей преданности заставят неверных британцев ослабеть от зависти и заболеть от стыда, когда они увидят, какое почтение воздает тебе мой благодарный народ.
Гневные складки избороздили чело Артура. Он посмотрел на свою жену, и постепенно негодование сменялось глубокой признательностью. Он видел в ней душу столь же стойкую и ревностную, как и его собственная, яростно верную и непоколебимую во всем и, как и он сам, куда более высокую, чем заблудшие монахи или нерешительные лорды. Медведь Британии улыбнулся и смягчился.
— Доблестные люди должны быть рядом со мной, — сказал он громко, чтобы все услышали. — И если дворяне Иерны окажутся более верными слугами Британии, чем британцы, пусть будет так. Пусть те, кто отказывается от веры и верности, несут позор своего бесчестия. Злобе и обману нет места в моем царстве, и всякий, кто принимает истину, мне друг.
Гвенвифар поцеловала его, и все, кто смотрел на это, приветствовали их объятия. Королева отплыла со следующим приливом. С ней отправилось столько кораблей, сколько было потребно, что привезти ирландцев: двенадцать кораблей и достаточно людей, чтобы управлять ими. По настоянию Артура мы с Лленллеугом отправились с ней.
Глава 2
Мы сошли на берег в бухте под Мюрболком. Приказав Баринту с людьми готовить корабли к обратной дороге, мы сразу же направились к крепости Фергюса, которую неожиданно нашли заброшенной. Дома были пусты, в зале было тихо, хотя в загоне стоял скот, а в конюшне топтались лошади. Мы спешились во дворе, недоумевая, куда и когда могли подеваться обитатели. Гвенвифар направилась к залу.
— Позволь мне, — сказал ей Лленллеуг, бросаясь вперед. Он исчез внутри и появился, но через мгновение объявил:
— Ушли ненадолго! Пепел в очаге еще теплый.
Гвенвифар снова села в седло.
— Идем в Рат Мор, — приказала она. — Может быть, Конэйр знает, что здесь произошло.
Мы повернули лошадей и погнали их в лес по тропе, ведущей к крепости Конэйра. Однако далеко не уехали. Лленллеуг впереди и поднял руку.
— Слушайте!
Я остановил лошадь и вслушался. Над головой щебетали птицы, а лошади фыркали и били копытами по земле. Легкий ветерок шуршал листьями, а высоко в небе кричал одинокий ястреб. Что насторожило Лленллеуга?
Я напряг слух и вдалеке, на самом пределе слышимости, различил знакомый звук ирландских волынок.
— Боевые волынки, — сказал ирландец. — Там бой.
— За мной! — крикнула Гвенвифар, проталкиваясь мимо нас вперед. По тропе мы скакали недолго, потом Гвенвифар повела нас вдоль берега маленького ручейка, едва заметного в густом подлеске.
В лощине было прохладнее, и пока мы пробирались прямо по дну ручья, звук волынок становился все громче, пока, поднявшись на невысокий косогор, мы не вырвались на широкий, окруженный лесом луг.
Два конных отряда выстроились напротив друг друга, готовые к бою. Посередине пешие Конэйр и Фергюс размахивали огромными двуручными мечами. Клинки бросали солнечные блики, когда бойцы вращали мечи над головами.
Гвенвифар хлестнула коня.
— Стойте! — закричала она и понеслась по лугу, — Остановитесь, говорю вам! Отец!
Возле Фергюса она выпрыгнула из седла. — Что происходит, отец?
— Отойди, дочь, — ответил Фергюс. Он был обнажен до пояса и блестел от пота и масла. Солнце играло на рельефном теле короля. Запястья и ноги до колен оплетали кожаные ремни. Он казался кельтом из далекого прошлого, особенно когда опирался на свой громадный меч, переводя дух. — Это поединок насмерть.
— Вздор! — заявила Гвенвифар. — Опустите мечи, вы, оба.
Если не считать длинной царапины на руке Конэйра, ничто не говорило о смертоубийственных намерениях бойцов.
— Отойди, женщина, — прорычал король Конэйр. — Это касается только нас двоих.
Волынки взвыли.
— А ну, тихо! — прикрикнула Гвенвифар на волынщиков. Наступила тишина. Уперев кулаки в бедра, тоном, не терпящим возражений, королева потребовала: — А теперь объясните, почему вы тут рубите друг друга, как Финн мак Кумхейл и Уснах Синий Щит?
— Не мешай, —
