Это откуда? — Удивился он.
— Да птичка одна нашептала. Дай угадаю? Рассказал ты Машке про нашу милицейскую операцию?
— Ну рассказал, да. Надо ж было чем-то рот занять, пока мне бока зеленкой мазали? — Титок недоуменно пожал плечами. — А что, не надо было?
— Да какая уж разница, — заулыбался я.
Ох и Машка… Ох и девка с характером. Мимо такой по-простому не пройдешь.
— Я чего-то не так сделал? Что такое, Игорь? — Титок сконфузился.
— В голову не бери. Поехали, довезу тебя.
Ну и поехали мы до Титка домой. По дороге болтали сначала так, ни о чем, о глупостях всяких. Потом на полминуты Титок замолчал. Заговорил, только когда Белка подъехала к нему под забор.
— Слышь, Игорь. Хочу тебе кое-что сказать.
— М-м-м?
— Ну… — Титок помялся. — В общем, был я на тебя очень злой, когда ты меня там, с бандитами бросил. Думал, ты меня предал таким своим шагом. Все время, пока я у них был, корил тебя за такое ко мне отношение. А потом, — он вздохнул. — А потом ты пришел добровольцем к ним в лапы. Не дал им меня застрелить.
От этих слов Титок посмурнел, потемнел лицом. На миг показалось мне, что представил он, как бы все обернулось, если бы Горелый в него выстрелил.
— Сам принял жестокие побои, а меня не дал убить, — добавил он. — Потом уже, когда всех этих негодяев изловили, подумал я, что злиться на тебя — это настоящая дурость. Что это ж из-за меня вся каша заварилась, а ты вызвался мне помочь, да только потому, что я тебя попросил. В общем, — Титок глянул на меня. — Спасибо тебе Игорь. Если б не ты, я б тут, перед тобой, и не сидел бы вовсе. Я бы черт знает где был сейчас. А, может даже в могиле.
— Надеюсь, что вся эта история выучила тебя уму-разуму, — улыбнулся я Титку.
Титок грустновато рассмеялся.
— Это да. Еще как. Показала она мне, эта история, что я не такой умный-разумный, каким себя считал. Ну лады, Игорь, пойду.
Титок выбрался из машины. Пошел было ко двору, но вдруг вернулся, открыл Белкину дверь и залез в кабину. Видя это все, я придержал Белку.
— Игорь! Стой!
— Что такое?
— Подожди пять секунд. Я тебе кое-что показать хочу. Кое-что интересное. Может, ты знаешь, что это за дрянь такая?
— Ну давай, показывай. Я покамест не тороплюсь.
Титок кивнул и убежал себе в казачку. Вернулся быстро, через минутку.
— Гля! — Протянул он мне железный брусок. — Свинцовый. Видал такое?
На мозолистой водительской руке Титка лежал свинцовый брусок, но не простой. Были на нем с обеих боков выемки как от пальцев, будто взяли его да хорошенько сжали.
— Это брат мой достал из машины после того, как мы съездили к Кулыму за русалкой. Под твоим сидением было.
— Кастет, — сказал я.
— Чего? — Вылупил глаза Титок.
— Смотри.
Я взял увесистый брусок и зажал в кулаке.
— Это зажимают в руку, чтобы придать ей тяжести при ударе. Даш в морду с такой штуковиной в пальцах, и зубы все вон. Правда и пальцы себе можно попереломать. Но иногда ей и вот так работают.
Я провел медленный удар кулаком как молотком. Концы кустарного кастета торчали сверху и снизу и работали бы в таком случае, как дробящее оружие. В девяностые я не раз видел такие «игрушки» у шпаны.
— Откуда это в машине оказалось-то? — Спросил Титок.
— Помнишь того бандитенка, что на нас засаду устроил на выезде с промзоны?
— Такое забудешь, — покивал Титок.
— Ну вот. Вспомнил я, что он что-то выронил из руки, когда я его выпихивал из салона. Вот, видать, это и выронил. Он меня этим бить собирался. Хорошо, что не ударил. Было бы мне худо.
— М-да, — Титок поморщился. — Слушай, Игорь, а ты можешь эту дрянь забрать? А то она у меня дома валяется и только дурные воспоминания нагоняет.
Я пожал плечами, и сунул кастет за сидение. На том мы с Титком и распрощались.
— Вышла-таки, — Заулыбался я Машке, которая стояла в дверях заднего черного хода поликлиники.
Искать Машу по всему зданию мне было не с руки, потому я, как только вошел в холл на первом этаже, так сразу и присел на уши первой попавшейся молодой медсестричке. Та согласилась помочь и уговорить Машку спуститься сзади. Тогда я перегнал машину за поликлинику, подальше от чужих глаз.
— Ну чего? — Хмуро спросила она.
Я хмыкнул, глянул на нее как взрослый, на обидевшегося ребенка. Стоя на ступеньке Белки, потянулся в салон и достал обернутый в газету букет полевых цветов.
Маша, видя это, заулыбалась, но из вредности своей тут же задавила улыбку. Скрестила под объемной грудью ручки.
— Ну, че ты дуешься?
Я слез со ступеньки, пошел к Машке навстречу. Та, не сдержав улыбки, закатила черные свои глазки и все же потопала мне навстречу.
Я тут же сунул ей цветы. Хихикнув, Маша их приняла, а потом мы обнялись, поцеловались.
— Ну разве можно по таким пустякам дуться? — Спросил я ее.
— А быстро ты у Титка все выспросил. В центре, поди встретил?
— Встретил. Да и не выспрашивал я толком ничего. Он сам мне рассказал, что ходил к тебе. Ну а там я и сам догадался. Обижаешься ты на меня за то, что я тебе не рассказал про милицейскую операцию. Про то, что на меня, как на живца Щеглова ловили.
Маша покивала.
— Я, когда узнала, чуть с ума не сошла. А если бы с тобой что случилось, а я не знаю? Я, когда увидела у тебя на лице этот фингал, у меня сердце защемило так, что я не знала куда деваться.
— Со мной все всегда будет хорошо, Маша, — улыбнулся я.
— Но… Мне бы хотелось знать, что с тобой твориться да как. А ты сигнул в свою Белку, дал по газам, и думай-гадай, что у тебя там за дела. Да и в передряги ты вечно попадаешь…
— А оно тебе надо? — Я хмыкнул. — Меньше знаешь — крепче спишь.
— Надо, Игорь. Очень надо. Я лучше буду знать и переживать,
