– Тебе было проще думать, что Анна мертва, – шипит Катрин. – Уж не обрадовался ли ты, когда…
– Что ты от меня хочешь, Катрин? – устало спрашивает Йоун. – Разве Анна воскреснет, если я стану выть и рвать на себе волосы? Это притворство только живым и нужно. Мертвым от него никакого проку.
Катрин утирает слезы ладонью и коротко кивает.
– Ты должен отомстить за нее, Йоун. Зарезать невинную девушку и бросить труп в море – что за мясник на такое способен?
Мясник. Губы Роусы дрожат.
– Как мы его найдем? – Пьетюр пожимает плечами. – Какая только тьма не живет в сердцах у людей! И никто об этом не знает. – Голос его спокоен, руки не трясутся.
– Люди должны узнать правду о смерти Анны, даже если ее собственному мужу нет до этого дела, – говорит Катрин.
И снова взгляд Йоуна скользит по Роусе. Потом он отворачивается и мрачно смотрит в пустоту. Она чувствует, что жизнь ее словно взвешивают на весах.
Наконец, медленно моргая, будто пробуждаясь от глубокого сна, он бормочет:
– Эйидль.
– Эйидль не опустится до убийства, – фыркает Катрин.
– Верно. Но он будет потирать руки от радости, потому что все это можно обернуть против меня.
– Ты считаешь, что он обвинит тебя?
Йоун качает головой.
– Для этого он слишком умен. Он выберет кого-нибудь из тех, кто мне дорог и кому сельчане не доверяют.
Его взгляд останавливается на Роусе. Пьетюр тоже смотрит на нее, и в глазах его мелькает нечто похожее на жалость. Тут и Катрин поворачивается к ней и закрывает ладонью рот.
Роуса поднимает руки, как будто это может защитить ее от водоворота, который вот-вот поглотит ее.
– Вы же не думаете…
Лицо Йоуна мрачно.
– Что думаем мы, elskan, не будет иметь значения.
– Но никто не поверит…
– Эйидль убедит их, что тебе была выгодна смерть Анны, – говорит Йоун. – Он оклевещет тебя, чтобы очернить мое имя. Кто станет уважать bóndi, если его первая жена ушла от него, а вторая убила первую и спрятала труп?
Роуса вцепляется в край стола. Как будто весь мир перевернулся, но при этом ее пытаются убедить, что стоять на голове совершенно разумно.
Катрин обнимает ее.
– Мы тебя защитим.
Роуса вглядывается в мужчин, ища подтверждения ее словам, но Пьетюр и Йоун застыли и глядят друг на дружку. Лица их словно высечены из камня.
Эту ночь все проводят в доме. Вокруг Роусы будто вырастает клетка, будто с каждой мыслью и с каждым словом ее все туже стягивают путы, и ей мучительно хочется рыдать и выть.
Но слезами горю не поможешь, и когда она обнимает всхлипывающую Катрин, глаза ее остаются сухими. Они заворачивают тело Анны в простыни, словно укутывают спящего ребенка.
Она старается не думать об одиноком младенце, про которого никто не знает и который спит на морском дне под колыбельную песню китов.
На следующий день наступает серый рассвет: солнце почти не выбирается на небо из морского чрева.
Дождь размеренно стучит по дерновой крыше в такт мечущимся мыслям Роусы – зудящее беспокойство не давало ей уснуть всю ночь и наутро по-прежнему звенит под кожей. Йоуна тоже снедает тревога: он лег в постель напротив и притворялся спящим, но слишком частое и отрывистое дыхание выдавало его смятение. Теперь он зевает и потягивается.
– После дождя начнется оттепель. Я пойду чинить разрушенные дома.
Роуса садится.
– Но это невозможно. Твоя рана… и…
– Как еще мне заслужить доверие людей? Я пока что их bóndi, Роуса.
– Они ждут, что ты станешь горевать по Анне. – Как он не понимает? Если он пойдет чинить дома на следующий же день после того, как в море нашли труп его жены с распоротым животом, люди сочтут его бесчувственным. Хуже того, они могут даже подумать, что он знал о смерти Анны. Подозрения падут на него самого и близких ему людей, и он укажет на Роусу. – Нельзя тебе к ним идти.
Йоун морщится, но тут в baðstofa с мрачным видом входит Пьетюр.
– Эйидль дважды проезжал мимо хлева и успел поговорить с сельчанами.
– Значит, уже сочиняет небылицы о гибели Анны.
– Нет, не об этом. Он называет тебя прелюбодеем.
– И хочет, чтобы меня казнили в Тингведлире? Как же он предсказуем.
– Не только предсказуем, но еще и назойлив, как приставший к подошве кусок дерьма. Он заявил, что дом и подворье нужно осмотреть, чтобы отыскать доказательства твоей лжи. – Пьетюр кашляет. – У землянки они тоже останавливались.
Глаза Йоуна расширяются, а Роуса ахает.
– Они не…
– Она заперта, – говорит Пьетюр. – И все же…
Перед глазами Роусы встает жуткая сцена: пропитавшаяся кровью кровать, запятнанный пол.
– Я там приберусь. – У нее все скручивается внутри от одного воспоминания о густом металлическом запахе, но, если кто-нибудь обнаружит кровь, это станет свидетельством ее преступления.
Йоун хмурится.
– Это не женская работа.
Она вздергивает подбородок.
– Ты же хотел, чтобы твоя жена скребла полы и подметала.
Йоун вздыхает. На миг Роусу охватывает жалость. Быть может, и он раздавлен страхом и чувством вины. Но тут он переводит глаза на Пьетюра, и ее снова охватывает подозрение, что муж отправит ее на костер, лишь бы спасти свою шкуру.
Йоун надавливает пальцами на веки.
– Если дождь продлится долго, мы сможем ее похоронить.
Роуса кивает.
– Может быть, когда ее… после похорон толки стихнут? – Ей уже представляется пламя, лижущее ее ноги. Она смотрит на мужа.
Йоун напряженно улыбается.
– Люди здесь все равно что стервятники. Эта история послужит им пищей на долгие годы.
И вот Роуса смотрит с порога, как Пьетюр, Катрин и Паудль спускаются по склону.
Йоун стоит подле нее. Она чувствует на себе его взгляд и замирает.
– Ты умница, Роуса, – наконец говорит он. – Ни слова не проронила.
– А ты… Ты ничего не скажешь?
Его лицо мрачно. Она выдыхает и задерживает дыхание.
Он подходит ближе и мягко обхватывает ее запястье. Рука ее холодна и бледна. Роуса думает об Анне и содрогается.
Кожа у него цвета потемневшего воска.
– Если бы ты рассказала Эйидлю, он мог бы добиться моей казни. Если бы рассказал я… – Нет нужды договаривать до конца. Скулы его очерчены такими глубокими тенями, что лицо походит на череп с пустыми глазницами.
