Но быть членом королёвской семьи – это и долг и судьба.
– Мисс Розабел ваша сестра, верно? – прервал ее размышления Генри.
Клариса онемела от шока.
– Это она вам сказала?
– Нет. Малышка держала рот на замке, – ответил Гилберт.
Генри ласково добавил:
– Но когда вам будет столько лет, сколько нам, и вам нечем будет заняться, кроме как наблюдать за окружающими, кто вокруг, вы тоже научитесь разбираться в людях.
– Женские штучки, – ворчливо заметил Беннет, Генри пропустил его слова мимо ушей.
– Кстати, у вас с сестрой много общего: походка, движения, и говорите вы обе с чуть заметным акцентом.
Клариса не видела смысла в том, чтобы лгать этим людям. Старики не причинят ей зла.
– Она действительно моя сестра. И тоже принцесса. – Клариса посмотрела на зажатый в ладони скомканный листок. – Она ушла. Если бы она подождала, мы вместе вернулись бы в Бомонтань.
– Но если не возвращаться в ваше королевство, то можно делать то, что хочется. – Гилберт наклонился над столом. – Можно стать пряхой и жить в маленьком домике. – Эми этого хотела. По крайней мере говорила, что хочет. Ей нравилось заниматься кройкой и шитьем, шить красивые платья для богатых дам.
– А еще можно выйти замуж за богатого человека и счастливо жить с ним до конца дней, – добавил Генри.
– За богатого и знатного человека. – Хэмиш помахал своей единственной рукой. – К примеру, за графа.
А чем бы Клариса хотела заняться, если бы не была принцессой? Если бы знала, что благополучие страны никак не зависит от нее лично? Если бы имела возможность выбрать мужа, не основывая свой выбор исключительно на его родословной? Если бы высокий титул не связывал ее по рукам и ногам, не висел камнем у нее на шее? Мысли, ее неизбежно обратились бы к Роберту. Если бы она не была принцессой, а он – шотландским графом…
– Знаете, принцесса должна быть свободна следовать зову сердца, – уговаривал ее Хэмиш.
– Сказки о принцессах должны иметь счастливый конец, иначе никто не будет верить сказкам, – сказал Беннет.
– Женские глупости, – поддразнил его Генри.
– Заткнись, – сказал Беннет. – Ведь именно об этом принцесса сейчас и думает.
Она очень любит Роберта. И во имя любви совершила единственный в жизни эгоистичный поступок. Дала волю чувствам и отдалась ему, после чего в ней проснулась потребность, о существовании которой она и не подозревала. Оба своенравные, самобытные и сильные, и они были вместе.
Взгляд ее скользнул по письму, и она аккуратно расправила заломы на бумаге. Горячая слеза скатилась у нее по щеке.
Как она смеет сейчас думать о себе?
Старики окружили ее, неловко похлопывая по спине.
– Ничего, ничего, – повторяли они. – Все к лучшему. – Может, они и правы. Эми не хочет, чтобы ее нашли. Что ж, так тому и быть. Пусть Эми живет как хочет. Клариса не станет ей мешать и попытается отстаивать право сестры на свободу перед бабушкой, и если придется, врать почем зря.
Поскольку Эми не желает возвращаться, а где Сорча, неизвестно, Кларисе придется вернуться в Бомонтань, выйти замуж за того, за кого ей велят, и рожать сыновей, наследников трона.
Она не могла жить для Роберта и вместе с Робертом, и, ради Эми, Клариса уедет из Маккензи-Мэнор. Навсегда. И если и через пятьдесят лет она будет плакать в подушку по ночам, то такова ее участь – такова судьба принцессы.
Клариса шмыгнула носом и расправила плечи.
– Хорошо. Я приняла решение. – Генри, явно обрадованный, сказал:
– Я знал, что вы последуете нашему совету!
С противоположного берега реки донеслись крики. Гилберт пристально смотрел на нее.
– Я так не думаю.
– Она должна понимать, что любовь важнее всего на свете, – произнес Томас.
Крики становились все громче. Клариса не обращала на них внимания.
– Существуют разные виды любви. Но есть еще чувство долга и честь. Хепберн знает, что это такое. Я тоже.
Клариса замолчала и посмотрела туда, откуда доносились непонятные крики. Даже глуховатый Генри их расслышал и обернулся.
Охваченная тревогой, Клариса поднялась.
Старики тоже повскакали со своих мест и, напрягая глаза, уставились вдаль. Со стороны моста надвигалась процессия. Впереди шел тот самый забияка, с которым Клариса столкнулась во время своего первого приезда в город. Тот самый парень, который хотел высмеять ее, проспорил десять фунтов и улизнул не расплатившись. Как же его звали?
Хэмиш сплюнул на землю.
– У нас неприятности. Это малютка Билли Макбейн.
Билли потрясал кулаками над головой в злобном ликовании. Следом за ним шагали солдаты. Английские солдаты. А рядом с Билли Макбейном шагал… Господи!
Клариса в ужасе попятилась.
Рядом с Макбейном шел судья Фэйрфут. Тот самый, у кого Клариса украла Блейза. Высокий, важный, с усмешкой, отмеченной особой жестокостью.
– Гнусные англичане! – заорал Генри, однако на площади стоял такой шум, что его никто не услышал, кроме Кларисы и остальных стариков.
– Они охотятся за мной. – Она не должна паниковать. Она бывала и в худших переделках.
– Тогда надо бы вам отсюда убраться, да поскорее. – Некоторые горожане, в основном женщины, увязались за англичанами. Солдаты несли мушкеты на плечах, то и дело оглядываясь, словно только и ждали команды, чтобы открыть огонь по толпе.
– Убегайте через черный ход, – сказал Хэмиш, подталкивая Кларису ко входу в пивную. – Там есть боковая улочка.
Сердце Кларисы колотилось как бешеное.
– Не беспокойтесь, ваше высочество. Мы направим их в другую сторону.
Клариса взглянула на приближавшееся войско и судорожно сглотнула.
– Спасибо, – сказала она старикам и побежала ко входу в пивную. – Спасибо! – крикнула она еще раз, оглянувшись, прежде чем нырнуть в дом.
Открывая задвижку, на которую была заперта дверь черного хода, Клариса думала о том, как спасти Блейза. Оседлать его она не успеет, но скакать без седла сможет. По заброшенным тропкам они проберутся в Маккензи-Мэнор…
Легкие ее горели, словно она уже пробежала несколько миль. Нет, она не может вернуться в Маккензи-Мэнор. Фэйрфут знает, что она направится туда. Он объявит всем, что Клариса – преступница, сообщит дамам, которым она продавала кремы, что они стали жертвами мошенницы, и тогда они сами захотят ее повесить – собственными руками. И Роберт ее не спасет.
Кроме того, бежать к Роберту за помощью она не может. Ни сейчас, ни потом. Никогда.
