хотелось тоже побывать в этом месте, ведь такие луга в Арканзасе встречаются нечасто. Я с легкостью могу представить, как они срывают цветы и ставят их в кофейную банку, которую предварительно обклеили чуть потертой фольгой. В свое время они скомкали кусочки фольги и убрали их в шкаф, ведь нельзя же выкидывать фольгу просто так. И вот теперь, когда фольга им пригодилась, они постарались ее разгладить. Эти женщины пережили Великую депрессию, которая в Арканзасе так и не закончилась. Им, должно быть, пришлось повозиться, чтобы собрать нужное количество обрезков. И они, наверное, обращались за помощью к другим жильцам дома: «Помните тех парней? Которые жили вдвоем на одиннадцатом этаже?»
Я смотрела на пританцовывающие на ветру цветы в банке. Лучшего варианта, чтобы почтить память Тима и Джима, не найти. Я взяла принесенный мною букет и незаметно положила его туда, где покоятся папа и Джимми. Мне хотелось, чтобы ничто не затмевало букет в кофейной банке. Каждый из этих цветков был сорван людьми, которые очень любили парней и очень по ним скучали. Женщины сказали мне, что, собирая цветы, они пели псалмы. Я спросила, можем ли мы спеть что-нибудь вместе.
– Вы знаете песню «It Is Well with My Soul»? – спросила я. Ее автором был мужчина, отправивший свою семью в путешествие по Атлантике, из которого вернулась только его жена. Корабль утонул, и она послала мужу телеграмму: «Спаслась только я…» Эта песня приносила мне успокоение все эти годы. И когда музыкальный руководитель в церкви предлагал нам ее исполнить, мне казалось, будто Бог кладет руку мне на плечо, дарит надежду и напоминает о долге выживших перед ушедшими.
Женщины запели, и я к ним присоединилась. Я прижала Эллисон к себе. Те мгновения не имели ничего общего с религией. На кладбище звучал гимн утешения. Теперь Тим и Джим были поистине свободны и, должно быть, танцевали, словно цветы в кофейной банке, овеваемые теплым апрельским ветром.
Глава двадцать восьмая
Войдя в дома Пола и Билли, я увидела, что Эллисон стоит посреди гостиной и машет рукой невидимым зрителям. На голове у нее красовалась одна из диадем Билли, а в руках она держала воображаемый букет. Я вошла без стука – привычка человека, который помогает людям в городе незапертых дверей, – и сперва меня никто не заметил.
– Один долгий, два коротких, – говорил Билли. – Один долгий, два коротких.
Я несколько секунд разглядывала свою дочь, которой совсем недавно исполнилось десять и которая была уже такой взрослой.
– Вот, – сказал Пол, – получается!
Эллисон расплылась в улыбке.
Я поставила сумку на пол, и вся компания обернулась на стук.
– Я учусь махать, как Мисс Америка, – гордо сказала Эллисон. Она медленно продемонстрировала мне свои умения. – Один долгий взмах и два коротких. И так по кругу.
– Прирожденная королева красоты! – сказал Билли.
– Она держится намного лучше, чем некоторые восходящие звезды, – добавил Пол.
– Ну-ка, Эллисон, покажи нам, как машут королевы, – попросил Билли.
Задумавшись на мгновение, Эллисон немного изменила позу и начала махать прерывистыми движениями.
– Локоть, локоть, ладонь, ладонь, – подсказал ей Билли.
– Локоть, локоть, ладонь, ладонь, – повторила Эллисон.
Усевшись рядом с Билли, я тоже стала наслаждаться «королевскими» манерами дочери.
– Королева четвертого класса, – сказала я.
Как только я заговорила о школе, Эллисон сразу поникла. На дворе стоял июнь, и скоро учебный год подходил к концу. Когда я спрашивала дочь, с кем она дружит и с кем сидит на обеде, она всегда меняла тему.
В школьном совете появилось свободное место, и я сразу же решила его занять. Я надеялась, что смогу таким образом оберегать Эллисон от издевок, но в конечном счете я занималась тем же, чем и всегда. В школьном совете состояла женщина, дочь которой болела диабетом, поэтому нам пришлось научить детей, что делать, если девочка вдруг упадет в обморок на игровой площадке. К счастью, этого так и не произошло.
Однажды я предложила:
– Тогда нам стоит начать рассказывать детям о том, как вести себя, чтобы не заразиться ВИЧ.
Школа Эллисон была католической. Наверное, мама девочки с диабетом решила, что это дает ей право обвинить меня в том, что я предлагаю обучать детей постыдным и мерзким вещам.
– Мы же не знаем, – ответила я, – кто из этих детей в будущем станет геем.
Я говорила правду, но мои слова не были услышаны. Родители учеников предъявляли мне претензии в том, что я продвигаю близкие мне идеи. А вот монахини, работающие в школе, меня просто обожали. Возможно, потому, что я помогала им собирать деньги на благотворительные цели и организовывать ежегодную ярмарку. Стоит отметить, что и директор школы, сестра Ноэлин Бэнкс, была очень добрым человеком. Они с сестрой Шерил, учительницей третьего класса, высоко ценили мою помощь ВИЧ-положительным людям и всегда были готовы выслушать мои тревоги о том, с чем приходилось сталкиваться Эллисон в школе.
И да, в этой школе я была единственной матерью-одиночкой, а моего ребенка иногда забирали геи и лесбиянки: вот, например, сегодня за Эллисон пришел Билли. Но и сестра Ноэлин, и сестра Шерил всегда встречали их с неподдельной радостью.
Пол собрался на работу, а я сказала Билли, что мне нужно съездить в Маунт-Иду, чтобы погасить часть долга за дом. Я предпочитала не отправлять чеки по почте, а лично отвозить их женщине, продавшей мне дом. Так у меня появлялся не только лишний повод с ней повидаться, но и взять с собой того, кому просто необходимо было развеяться. Мне нравилось наблюдать за проносящимися мимо пейзажами и узнавать поближе своих пассажиров. При этом я могла совершенно не заботиться о скорости и полицейские были мне совершенно не страшны – по крайней мере, в окрестностях Хот-Спрингса. Они полагали, что если я гоню, значит, везу больного СПИДом, и им совершенно не хотелось во все это ввязываться.
– Я собираюсь в Маунт-Иду, – говорила я ребятам. – Не теряйтесь.
Билли называл эти поездки «побег в деревню». Если со мной ехал он, то я включала радио на полную громкость, и мы вместе подпевали или же обсуждали посмотренные за неделю фильмы.
На этот раз Билли находился под впечатлением от фильма «Ровно в полдень»[51]. В другой раз он мог бы бесконечно долго рассуждать о том, как ужасно, что светлые волосы Грейс Келли спрятали под увесистым капором. Но сейчас он просто исполнил нам заглавную мелодию из фильма. Выехав на двухполосную трассу, я на секунду закрыла глаза, чтобы запомнить этот момент…
Возможно, я чувствовала, что скоро все изменится. Видимо, теперь могла предсказывать не только смерть, но и другие прискорбные события. Через некоторое время после той поездки в Маунт-Иду Билли приехал ко мне домой.
– У меня перед глазами черные точки, – сказал он. – Они повсюду.
Я знала, что это значит. Цитомегаловирусный ретинит. Эта болезнь постепенно лишает человека зрения, застилая его глаза пеленой. Я немедленно записала Билли к врачу в Литл-Роке. Ему выписали лекарство и запретили водить машину. Теперь он лишился еще и этой возможности.
А затем у Билли началось поражение мозга. Очень постепенно. Мы заметили ухудшения, как только Билли стал принимать лекарство для глаз, но не могли понять, стоит ли списывать эти проявления на побочный эффект препарата или на вызванную СПИДом деменцию. Билли быстро впал в детство и начал разговаривать как маленький мальчик. Но он ведь и раньше громче всех выражал радость и удивление, так что поначалу мы почти ничего не заметили.
Я приглашала Билли на наши прогулки с Эллисон. И они сдружились еще сильнее, когда моя дочь привыкла, что теперь Билли мыслит как ее ровесник. Я водила их в зоопарки и на детские представления. Главное, чтобы мы могли в любой момент уйти, если Билли начнет слишком
