— Я вызвал тебе такси, — заявил он, когда у меня все было готово. Все, включая суп.
— Через сорок минут, как договаривались? — перегнулась я через гранитную столешницу к его наглой физиономии. — Будешь платить за простой, потому что я не уйду, пока вы не съедите суп. Он сырный. Имейте совесть. Оба!
Гриша по-прежнему улыбался.
— Это первое и самое важное правило — есть все, что я ставлю на стол. — Ясно?
— Зачем же ставить на стол то, что мы не хотим есть? За что так нас не любить?
— Заботиться о вашем здоровье — это самая большая составляющая материнской любви.
Сейчас меня больше заботило здоровье Александра Юрьевича, потому что тут мой суп был бессилен. Старик встретил меня улыбкой, а я все ещё улыбалась, вспоминая разговор Гриши с Любой. На вопрос ребёнка, кого они едут встречать, он ответил — бабушку.
— Твою? — резонно уточнила Любаша.
Гриша мотнул головой.
— Нет, твою.
— Моя бабушка в Ижевске. Я только что с ней говорила.
Да, я показала маме внучку, чтобы она знала, что ребёнок, хотя бы днём, чувствует себя на новой территории полноправной хозяйкой. Во всяком случае про пылесос знает точно лучше меня. Современные молодые ведьмочки на мётлах уже не летают!
— И что? Будет у тебя ещё одна бабушка, — продолжал между тем подбивать ведьмочку на очередной шабаш наш местный демоненок. — Я не зову ее мамой, но она мне как мама.
— А как ты ее зовёшь?
— Тамара Ильинична. Это сложно произнести, так что зови ее просто — бабуля. Это здорово, когда столько бабушек, верно ведь?
Да? Только вот папа должен быть один, верно? — это уже спрашивал Вербова мой взгляд. Такой же растерянный, как и у Любаши сейчас. Но я не лезла — поздно. Мы уже попали под новогодний снегопад из новых родственников.
— Ты за нас не волнуйся, — проговорил Гриша, сунув мне в руку пока что единственную связку ключей. — Дверь я захлопну, а возвращаться в пустую квартиру мы не хотим. Я вообще подумал, да ну его второй ключ… Я хочу наконец-то звонить в звонок и ждать, когда мне откроют дверь…
Я поцеловала его коротким, но обещающим короткую разлуку поцелуем и шагнула за порог, гордо неся голову от сознания выполненного долга — суп был съеден обоими и заодно плескался в баночке в сумке, потому что был любимым блюдом дедушки Саши.
— Лиза, помощь какая-нибудь нужна? — спросила Лия, когда я позвонила ей из такси.
— Мне — нет, а вот Вербову понадобится много твоей помощи, потому что он по уши погряз в моих проблемах.
— В своих, ты хотела сказать, — рассмеялась в ответ Лия, и я стиснула зубы. У Степановой язык как кавказский нож. — Ты ужин готовила или вас можно пригласить в гости?
А… решила подлечить нанесенную рану?
— Когда? Сегодня, что ли? Нет. Они поехали за кошкой…
Я сначала собиралась сказать — тёщей, бывшей, а потом решила, что Лия подруга мне, но совсем не своему боссу.
— Тебе кошки для полного счастья не хватает?
— Это для Любы.
Ну не скажу же я, что это для самого Гриши. Для его полного счастья. Для его спокойствия — скорее всего. Он и перед кошкой чувствует вину за ее забитость в кошачьей стае. Или видит в ней себя маленького. И я стану заботиться о Глаше так же хорошо, как и о Грише. Пусть только он меня научит. Всему. Всему тому, что сделает его жизнь спокойнее и счастливее. Зря говорят: счастливая жена, счастливая семья. В семье все должны быть одинаково счастливы. Иначе это не семья, а клетка в зверинце. Я уже в такой пожила.
— Приходите тогда завтра, — не унималась Лия. — У нас еды на всю неделю наготовлено. Не нести же мне ее на планерку. Кстати, в пятницу она будет? Или мы гуляем до понедельника?
— Будет, будет, — теперь уже улыбалась я в полный рот. — Он сбежит от Любы на северный полюс к пятнице. Это Вербов еще не знает, что такое папа на полную ставку.
— А я думала, вы местами поменялись — он с ребенком будет сидеть, а ты — на работу. Я была бы не против… Или ты усмирила его буйный нрав?
Лия хохотала. Нет, уже просто ржала надо мной в голос. И я не сдержалась, совершенно не думая, что думает сейчас обо мне таксист. Плевать! Смех — самый безопасный выход адреналина, а во мне его ох как много скопилось!
— Я спрошу у него, хочет он тебя видеть до пятницы или нет, — наконец сумела выговорить я нечто членораздельное.
Сейчас мне важнее было спросить Александра Юрьевича про его самочувствие, не заикаясь про Кирилла, который явно не соизволил потратить на отца еще и воскресное утро.
— Это Люба сама делала, — переложила я в тумбочку бутерброды, краем глаза наблюдая, как немного порозовело бледное лицо старика при имени внучки. — А мандарин сейчас съешьте, при мне.
И я почистила фрукт, сунув кожуру в сумку.
— Дочка, что ли? — послышалось кряхтение с соседней кровати, докуда явно не долетали наши слова, иначе бы спросили, почему я с отцом на вы.
— Дочка, — ответил Александр Юрьевич громко для глухого соседа, и я сжала пальцы своему бывшему свекру.
Нет, не бывшему и не свекру, а просто дедушке Саше. Сколько бы дедушек у Любы не было, а в действительности она знает только одного — Александра Юрьевича.
— Я не знаю, во сколько завтра приду. Я вам позвоню.
— Не надо приходить. Здесь все хорошо. И кормят вкусно.
— Я приду, — сказала я твердо и ушла, но не совсем твердой походкой.
Коленки против воли тряслись. Наверное, от сознания того, что мы еще на один день ближе к выписке и к возвращению деда в пустую квартиру.
Я боялась заводить эту тему с Гришей сама, как боялась и того, что он первым выдвинет какие-то идеи. Потому перед ужином заговорила про Лию. Однако Гриша тут же перестал улыбаться.
— Общаться с твоими подругами я еще не готов, — отчеканил он, и я даже вздрогнула от холодка в его голосе. — Я не мешаю бизнес с личным.
Я кивнула. У нас не служебный, у нас театральный роман, я помню…
— И вообще я пригласил в гости Тамару Ильиничну. Завтра она еще будет спать, а вот в Рождество приедет к нам. И тогда мы не поедем на дачу. Впрочем, у нас теперь есть отмазка — кошка. Кстати, где Глаша?
Я пожала плечами. Люба — тоже. Глафира оказалась не просто серой, а с черными подпалинами, и найти ее лучше до выключения света во всей квартире. Гриша первым делом полез под диван, а Люба — под лестницу, а я вернулась к составлению грязной посуды в посудомоечную машину. Я наполняла ее с самого утра и вот наконец заполнила полностью. Теперь предстояло впервые ее запустить, но сама я боялась сделать что-нибудь не так. Надо звать…
— Гриша!
Но позвала я его совсем не за помощью с кнопками, а потому что не смогла задвинуть нижнюю корзину — из блестящего темного нутра посудомойки на меня глядели блестящие глаза Глаши.
