— Ладно, — машу рукой. — Когда будешь с ним говорить, напоминай, что я очень хочу его увидеть. Или услышать хотя бы. В сад-то я могу выйти?
— Конечно, Софья Львовна.
Брожу по саду, наверное, впервые оценив его великолепие. Его аромат и пеструю красоту разноцветных роз.
Каменная плита уже свалилась с груди.
Так почему он так категоричен?
Или считает, что опасность по-прежнему угрожает, потому и приказал не выпускать меня из дома?
Но почему тогда не хочет хотя бы сказать пару слов?
Безумно, безудержно хочу его увидеть!
Прижаться к нему, почувствовать, как сгребает в охапку мощными руками! Выдохнуть ему в губы самые важные слова! Так хочу, что голова кружится и мурашки охватывают всю кожу!
Но ладно. Самое главное, что он идет на поправку. Все остальное мы обязательно успеем.
* * *
К вечеру Дениса убрали из дома. Стас все-таки узнал, что он возил меня в больницу.
На его место пришел другой, настоящий робот. Каменный, без эмоций, без жизни на высеченном из камня лице.
Он отвечал на мои вопросы о самочувствии Стаса. Но на все просьбы с ним увидеться, только отрицательно качал головой.
Бесполезно. Бессмысленно.
Я перестала просить и просто начала ждать. Пока этот несносный мужчина передумает или вернется.
Новый охранник почти не бывал в доме. Я даже перестала его замечать.
— Станислав Михайлович сегодня выписался, — и все же чуть не обняла, когда услышала радостную долгожданную новость.
— Когда его ждать?
Черт, приходится сжимать руки, чтобы не запрыгать сейчас от восторга.
— Он ухал из страны на некоторое время. Нужно выяснить, кто стоял за этим покушением.
Вот так. Дела всегда на первом месте.
Ведь мог бы, хотя бы на минуточку заехать. — ну, чего ему стоило?
Просто на минутку.
Просто увидеть его. Обнять. Поцеловать и прижиться. На короткий миг!
А, может, ему вовсе и не нужна моя любовь на самом деле?
Может, я все себе придумала? Хотела обмануться, вот и обманулась, видя в его глазах, в его прикосновениях то, чего нет? В том, как держал меня за руку и не отрывал взгляда…
Как жадно, голодно набрасывался, рыча от нетерпения и одновременно при этом сдерживая себя?
Он ведь был нежным. Несмотря на то, что даже себе, наверное, не хотел в этом признаваться, и уж тем более меньше всего хотел показать это мне…
Так же, как и я, так сильно отрицал собственные чувства, что делал все, лишь бы они не прорвались наружу!
Только возможность его потерять расставила для меня все по своим истинным местам. Как вспышка, которая на миг ослепила, а после заставила увидеть все по-настоящему отчетливо. Смела пустое, наносное, глупую шелуху нашей с ним якобы ненависти…
Или я ошибаюсь?
Это произошло только во мне?
А он, быть может, всегда относился ко мне только как к той, кого нужно топтать и унизить? А теперь, чуть не расставшись с жизнью, понял, что напрасно растрачивал свое время жизни на никому не нужную месть?
Черт, как же это больно…
Сердце сжимается до невозможности, заставляя воздух в легких просто выгорать, сжигая и меня, — насквозь, навылет, снова и снова простреливая пулями.
Но в то же время бешено колотится. Будто оно знает, что все мои страхи и тревоги напрасны. Будто до сих пор чувствует его рядом…
И я, как последняя дура, реву в подушку. Заламывая руки. Мечтая, что он вернется и подхватит на руки. И снова реву — думая о том, что совсем ему не нужна.
Иначе — разве он не нашел бы времени хотя бы для одного короткого разговора? Как бы занят ни был…
Ничего не изменилось.
Я все та же восемнадцатилетняя дурочка, насквозь отравленная любовью к Стасу Санникову. Дергающаяся от каждого шороха в доме. Мечтающая о том, что он сейчас войдет. И скажет… Скажет мне те самые важные слова. Которые будто клеймом выжжены в моей собственном сердце.
Только сейчас все это в сто, в тысячи, в миллионы раз сильнее!
Глава 54
— Стас! — забыв обо все, бегу по коридору в его кабинет, роняя и теряя на ходу тапки.
Не слышала, как он входил, но двери кабинета приоткрыты. И видна полоска света. Никто, кроме него, не мог бы туда войти! Никто из охраны, которые и в дом-то заходят только по необходимости!
Вернулся!
— Стас!
И мне уже плевать на все, что я успела передумать за это время.
Плевать на все.
На сомнения и боль, на то, что не получила от него ни слова, ни короткой весточки. Что бросил, не пустил к себе, — на все.
Только сердце бешено, счастливо колотится. Так, что его слышно, кажется, не только на весь дом, а на всю округу.
Даже плевать на то, что он обо мне сейчас подумает. На то, что может облить холодом, как ледяной водой. На все, кроме того, что он здесь!
— Стас!
И замираю на пороге, прижавшись спиной к двери. Тяжело дыша. Чувствуя, как слепит глаза, обжигая.
За его столом сидит чужак.
Огромный, — настолько, что, кажется, занимает собой все пространство большого кабинета.
Одни плечи такие, что, кажется, он ими подпирает тяжелые шкафы Стаса. Огромные руки с локтями на столе, занимают весь стол.
Жуткий. На бандита похож.
Майка на нем какая-то, на плече татуировки.
Черные волосы, черная борода — совсем не приглаженная и причесанная в салоне, как у всех, с кем я общалась раньше. И смотрит исподлобья, а черные глаза так и сверкают пламенем.
На дикаря похож. Жуткий. И еще такой огромный…
Кто он такой, черт побери! Почему забрался в кабинет Стаса? Почему распоряжается, будто он здесь хозяин?
— София, — низкий, тягучий голос наводит еще больше жути.
Он будто обволакивает, как сеть или паутина. Его сбросить хочется. Даже плечами передергиваю от этого ощущения.
А глаза — прожигают. Бросает на меня такой взгляд, окидывая с ног до головы, что я чувствую себя, будто на рентгене. Одновременно и словно всю одежду одним взглядом сорвал и до костей, до мяса просверлил глазами этими — жалящими, черными, невозможными.
— Вот значит, какая ты, принцесса, — низкий бас заставляет завибрировать воздух вокруг.
Совсем не такой, как у Санникова.
Тяжелый. Опасный. Неуютный. Тоже припечатывает.
