Это… вдохновляло.
Это… придавало сил.
Я открыла глаза.
И увидела нашу с Щицем связь. Пульсирующая розоватая нить отходила от его груди чуть повыше сердца.
— Прифрантился, — фыркнула я, без малейшего смущения расстегивая его белейшую рубашку, чтобы рассмотреть мою метку.
— Не ерзай, мне и без того сложно держать иллюзию.
По виску его стекали капли пота. Лицо заострилось, глаза впали. Руки дрожали: держать меня становилось с каждым мгновением все сложнее, а здесь у него не было горба, и не было той физической мощи, к которой он уже привык.
— Мы все равно не сможем вечно притворяться очень большим маком, Щиц. Ты не против, если я снова одолжу твою силу? Отпусти, но дай руку.
Он бы все равно долго меня не удержал, и лишь поэтому опустил на траву.
А потом выпрямился рядом со мной. Невероятно высокий. Помог подняться. Я оказалась ему… ну, по плечо.
— Я могу еще как-то помочь? — спросил он.
— Только сила.
— Можешь пить до дна, если нужно.
Самоотверженно. У него и оставалось-то… совсем чуть-чуть. Пара капель.
Но мне хватит и одной.
— Бабушка, эй!
Сгусток тьмы обернулся ко мне.
Она испоганила мое поле! Растоптанные маки, замерзшие маки, растерзанные маки: как долго мне придется приводить его в порядок?
Щиц положил руку мне на плечо, чтобы оставить мои собственные руки свободными. Я его не просила, но он знал, как надо; с его появления мы не произнесли вслух ни слова, и все равно говорили.
И вот я подумала: если бабушка может сожрать меня, то почему бы мне не сожрать бабушку? Что мне мешает?
Только то, что я хорошая?
И Щиц оставил мои руки свободными.
Щиц, поговаривают, съел пряничный домик и не подавился; злобный колдун, который слишком привык к своей мощи и даже сейчас боится сжать пальцы на моем плече слишком сильно, будто мои кости хрустальные, будто здесь у меня вообще могут сломаться кости.
Я выбрала черного колдуна, обманщика по сути своей лишь потому, что подобное тянется к подобному.
А еще мне это было выгодно.
Я раскинула руки.
— Бабуль!
Тьма уже неслась ко мне, и не нужно было звать ее второй раз; она врезалась мне в грудь, вгрызаясь в сердце.
— Бабуль, — сказала я тихо, — я тебя люблю.
И сжала ее в объятиях.
Мое сердце пропустило удар… другой…
И забилось снова.
Осталась только я, Щиц, и разоренное поле.
А потом я моргнула…
…и ничего не осталось.
Глава 23
— Нэй Дезовски, ну сколько можно! Ну поешьте хоть! Я посижу.
Голос Щица.
Пробуждение давалось мне нелегко: сознание будто увязло в болоте, и за этот голос я уцепилась, как за протянутую палку.
— Да ты кто вообще, парень? Не помню, чтобы я тебя нанимал.
Теплая рука погладила по голове, убрала прядь со лба. Папенька? Откуда в Академии взялся папенька?
— Нэй Дезовски, ну будет вам, будет. Хотите проверить конторские книги?
— А то я так не помню!
— Вы слишком устали, нэй Дезовски, вам правда стоит поесть… а лучше поспать, ну…
— Ну уж нет, сколько можно меня дурачить! Аката! А ну, прикажи принести мне бесовы книги!
— Аферий, мальчик дело говорит, — почему-то прошептала тетенька, — шел бы ты спать, на тебе же лица нет!
— Моя дочь в таком состоянии! Куда я должен идти, а?
Я услышала, как Щиц тяжело вздыхает. Захотелось открыть глаза, но пока не хватало сил.
— Я не хотел вам говорить, нэй Дезовски, но у вас… э-э-э… конюшни горят.
С грохотом упал стул.
— Которые?
— Те, что под управлением нэя Радимски, — слишком быстро ответил Щиц, — Бонни!
Знакомый топот, надо же, так легко поверил…
— А?
— Догони нэя Дезовски и отправь уже спать.
Мелкие девичьи шаги, шорох крыльев — ушла.
— Молодой человек, я же просила не злоупотреблять внушениями!
— Тайе Аката, если вы так волнуетесь за нэя Аферия, то идите и проследите, как управится Бонни, — буркнул Щиц, — не злоупотреблять! Да его лекарь мне весь мозг выклевал: «прободение язвы в анамнезе!», «не давайте переутомляться!», а он торчит на этом бесовом стуле круглые сутки, носом в документы… Как прижмет, так «молодой человек, повлияйте!», а как спасибо сказать… Будто на него вообще можно повлиять, не спал бы на ходу, поддался бы, как же!.. Ушла. Эль, можешь открывать глаза.
Я с трудом разлепила один.
Щиц поднял стул, сел. Нахмурился, взял меня за руку.
Сразу стало лучше. Сил хватило и на второй глаз.
— Привет.
— Привет, — прошептала я, с трудом ворочая распухшим языком, — не подашь воды?
— Тогда мне придется отпустить твою руку.
Сила, которой он так щедро делился, и удерживала меня в сознании, так что я как могла сжала пальцы.
— Потерплю, оставайся. Я… Аюват?
Щиц задумался.
— Дома. Если я правильно понял вопрос.
— А… Бонни?
— Отстранили от занятий за высшую некромантию. На месяц. Она только рада была с тобой поехать.
— Я…
— Две недели. Папенька твой отказался оставить тебя в Академии и раскошелился на телепорт. Не думал, что мне в жизни доведется, колдуна ему разыскали аж из Шеня… — Щиц чуть не увлекся, и я уже приготовилась было слушать длинные и пространные описания устройства телепортов, но сил сделать заинтересованное лицо не было; Щиц посмотрел на меня и осекся, кашлянул неловко, — В общем, ты не просыпалась… Он паниковал. Все две недели. Письма его, кстати, у тетки твоей лежали, она все надеялась, что ты за ними зайдешь, ну. Но ты не спрашивай, она теперь в жизни не признается. По секрету.
Он говорил слишком быстро, и я с трудом его понимала.
Горб его, кстати, никуда не делся. Но раз с бабушкой разобралась, то и с этим как-нибудь… если бы только так не хотелось спать…
— А ты?..
— Меня Онни вывела также, как и помогла к тебе прийти. Она специалист все-таки… Маркарет побежала звать на помощь, я так сразу не сообразил, а она… Ты бы видела, как Аката Онни к тебе тащила, пинками, за шкирку, и никакая магия той отбиться не помогла… Как узнала, что ты к Онни уже обращалась, а она ничего, так разъярилась… Так что меня Онни к тебе закинула, как хрустального, ну. Раз уж связь есть, то и направление смогла взять… И обратно. А ты, вот, своим ходом выбиралась… долго. Слишком сильная, чтобы Онни смогла тебя подцепить, она и не стала, сказала, тебе самой надо, — он повысил голос, явно передразнивая, — «пройти весь путь до пробуждения».
