В начале 1615 года рукопись завершена. В течение двух месяцев она была утверждена цензурой. Книга была одобрена лиценциатом Маркесом Торресом и магистром Хосе де Вальдивьесо и «снабжена» привилегией на 20 лет, распространявшейся на всю территорию империи.
Печатать издание взялся Франсиско де Роблес, тот самый, который выпустил первый том «Дон Кихота», и в той же самой печатне Хуана де ла Куэсты.
Создавая вторую часть, Сервантес следовал установившейся традиции писать, зачастую бесконечные, продолжения имевших успех романов. Уже значилось множество «потомков» «Диан» и «Амадисов». Кстати, Сервантес собирался написать продолжение «Галатеи».
Отметим, что писатель изменил название романа. Второй том вышел как «Вторая Часть Хитроумного Рыцаря Дон Кихота Ламанчского» («Segunda Parte del Ingenioso Caballero Don Quijote de la Mancha»), то есть слово «идальго» было заменено на «рыцарь» (caballero). Возможно, это было связано с тем, что вторая часть «Дон Кихота» по тональности существенно отличалась от первой, в основе своей комической. Сервантес, вероятно, хотел подчеркнуть подлинную «рыцарственность» своего героя. А может быть, идальгия была против подобного глумления над своим сословием и автору пришлось заменить «идальго» на «рыцарь»?
Вторую часть Сервантес написал быстрее, чем первую, — за четыре года вместо шести лет. Книга получилась объемнее: 72 главы против 52. Таким образом, завершился проект протяженностью в десять лет, в котором, как подсчитал кто-то, участвуют около 700 персонажей.
Мы думаем, что продолжение мыслилось автором не как пародия на рыцарские романы, а как описание «разумных безумств» главного персонажа. Выражение само по себе многозначительное и философское, настраивающее читателя на более серьезный лад. Как говорит Самсон Карраско, «…некоторые читатели говорят, что им больше понравилось бы, когда авторы сократили бы бесконечное количество ударов, которые во время разных стычек сыпались на сеньора Дон Кихота». Это-то пожелание Сервантес и осуществил во втором томе «Дон Кихота».
Основные эпизоды романа, как и в первом томе, группируют вокруг себя множество событий, перемежаемых пространными беседами рыцаря и его оруженосца. В тексте отсутствуют многочисленные вставные новеллы, характерные для первого тома, композиция сочинения — более строгая и выдержанная.
Автор в лице героев романа постоянно апеллирует к мнению читателя, ознакомившегося с первым томом, комментирует его высказывания, соглашаясь или споря с ними. Персонажи, таким образом, как бы видят себя со стороны — прием для той эпохи совершенно новый, получивший полноценное развитие только в модернистской литературе XX века. Сервантес заглянул вперед на целых четыре века!
Если в первой книге Рыцарь Печального Образа странствует исключительно по Ламанче, то во втором томе он покидает родные места и отправляется в путешествие по Испании. Сервантес считает нужным отметить, что «…предлагаемая вторая часть Дон Кихота скроена тем же мастером и из того же сукна, что и первая…».
И все же второй том существенно отличается от первого. Автор вышел за рамки критики рыцарских романов и тем самым существенно расширил философский подтекст произведения. У Дон Кихота второй части практически отсутствует сумасшествие, а ля «кабальеро анданте» — странствующий рыцарь.
Алонсо Кихано во время своего третьего выезда уже не принимает постоялые дворы за замки, а мельницы за великанов. Только в трех эпизодах им овладевают признаки безумия: в театре маэсе Педро, в случае с заколдованной лодкой и в пещере Монтесиноса. Показательно замечание самого главного героя: «Теперь я понимаю, что стоит лишь коснуться рукой того, что тебе померещилось, — и обман тотчас же рассеивается». Это вполне здравомыслящий, неглупый человек преклонных лет. В основном книга наполнена трагикомическими столкновениями Дон Кихота с реальным недобрым миром, обманами, плутнями и шутками встречавшихся на его пути людей.
В этом смысле весьма примечательно замечание Санчо: «У моего (хозяина. — А. К.) хитрости вот настолько нет, душа у него открыта нараспашку, он никому не способен причинить зло, он делает только добро, коварства этого самого в нем ни на волос нет, всякий ребенок уверит его, что сейчас ночь, хотя бы это было в полдень, и вот за это простодушие я и люблю его больше жизни».
Дон Кихот второй части выступает не как «книжный» безумец, а как безумный мудрец. И Сервантес всячески старается подчеркнуть это, вкладывая в его уста действительно разумные речи.
Книга благодаря этому обрела черты собрания всякого рода умных мыслей. Ее можно запросто разобрать на пословицы, поговорки, афоризмы а ля Монтень или Ларошфуко. В подтверждение этого достаточно привести хотя бы следующее высказывание Дон Кихота: «Откровенно говоря, сеньор бакалавр, я полагаю, что для того, чтобы писать истории или же вообще какие бы то ни было книги, потребны верность суждения и зрелость мысли. Отпускать шутки и писать остроумные вещи есть свойство умов великих: самое умное лицо в комедии — это шут, ибо кто желает сойти за дурачка, тот не должен быть таковым. История есть нечто священное, ибо ей надлежит быть правдивою, а где правда, там и бог, ибо бог и есть правда…»
Показательны размышления дона Диего де Миранды, который после истории со львами задумывается, что же являет собой Дон Кихот — «здравомыслие сумасшедшего или сумасшествие, переходящее в здравомыслие». Определением умственного строя Дон Кихота озабочены и другие персонажи книги.
Вернемся к замечанию Дон Кихота насчет шута и дурачка. В значительной степени это автохарактеристика самого Дон Кихота — качество «с улыбкой правду говорить».
Венчает историю о похождениях Рыцаря Печального Образа смерть главного героя. В конце жизни к нему полностью возвращается рассудок, и он умирает, превратившись в Алонсо Кихано Доброго — мирного сельского идальго, каковым он в сущности и был.
И все бы было просто прекрасно, но… когда писатель приблизился к 36-й главе второй части романа, содержащей письмо Санчо своей жене, датированное 20 июля 1614 года, случилось непредвиденное.
ПОДЛОЖНЫЙ «ДОН КИХОТ» АВЕЛЬЯНЕДЫ
Примерно в это же время, а точнее 4 июля, доктором Франсиско де Торме-и-Льори была подписана фальшивая лицензия на печать «Второго тома хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского, содержащего его третий выезд и являющегося пятой частью его приключений». На титульном листе рукописи стояла фамилия автора — лиценциат Алонсо Фернандес де Авельянеда. Книга появилась в продаже в конце лета — начале осени 1614 года, таким образом более чем на год опередив появление романа Сервантеса.
Вероятно, автор «Дон Кихота» ознакомился с фолиантом Авельянеды до написания 59-й главы, начиная с которой книга стала мишенью для праведного гнева писателя. Ясно, что Сервантес был вне себя от этого внезапного и наглого покушения на его «Дон Кихота». И это оскорбление было столь велико, что составило один из основных мотивов второй части. А начинает «честить» плагиатора дон Мигель уже с «Пролога».
В конце второго тома Сервантес резко заявляет: «Для меня одного родился Дон Кихот, как и я для него; ему суждено было действовать, мне описывать; с ним мы составляем чрезвычайно дружную пару — на зло и зависть тому лживому тордесильясскому писаке, который осмелился (а может статься, осмелится и в дальнейшем) грубым своим и плохо заостренным пером описать подвиги доблестного моего рыцаря, ибо этот труд ему не по плечу и не его окоченевшего ума это дело».
