Пс. 26, 1 Следуя примеру своего отца Мордехая Зорабабели, в канун Нового года Занкан отправлялся в города и села Картли и самолично раздавал неимущим евреям серебро: в Новый год у всех на столе должна быть еда. Его не остановила смута, царившая в стране: благому делу ничто не может помешать. Подобно отцу своему Мордехаю, он посетил неимущих евреев из близлежащих сел, раздал деньги для достойной встречи осенних праздников.
В понедельник после полудня два человека в масках напали на Занкана, отправлявшегося в синагогу, повязали глаза, скрутили веревкой руки. Первая мысль Занкана была о Гучу и Джачу: где они — предали его или пали жертвами несчастья? Он знал, воины Абуласана рыскали по окрестным деревням. Разбойники не напали бы на него. Занкан откупался от разбойников прежде, чем они что-либо требовали. На этот раз от него ничего не хотели. Изумление овладело им позднее, когда чесучовую повязку с глаз у него сняли, и он увидел перед собой Начармагевскую летнюю резиденцию царицы.
Занкану развязали руки и втолкнули в один из покоев дворца, превращенный в настоящий хлев. Посреди комнаты разлеглась корова, лениво жевавшая жвачку. Две свиньи безмятежно похрюкивали, лежа в собственном дерьме. Белый конь, как завзятый тюремщик, навострил уши и, вытянув шею, поднял голову — можно было подумать, прислушивается к чьим-то шагам, а поросенок, прогнувшись на спине, потягивался, царапая пол задними ногами. Несмотря на вечерний сумрак, царивший в покое, Занкан увидел, что пол загажен так, что ногу поставить негде. Все было в нечистотах — ковер, тахты, кресла, даже стены. Потрясенный, он оглядывался по сторонам: расшитое золотом покрывало тахты скрывали кучи дерьма — казалось, всю скверну мира собрали на ней.
Погодя Занкан обнаружил свободное местечко у дверей в соседний покой, там можно было бы поставить ногу, но до него было четыре-пять шагов. Надо прыгать. Он еще раз измерил расстояние на глаз. Допрыгнет ли? Или плюхнется в нечистоты? Но там намного чище, можно стать посвободнее, да и дверь рядом. Может быть, удастся выйти в другой покой. А там, возможно, не такой бедлам? Может быть, там даже чисто? Надо прыгать, надо прыгать, иного выхода у Занкана нет. «Представь, что за тобой гонится враг, — сказал он себе, — представь, что он догоняет тебя». И Занкан прыгнул и… угодил ногой прямо в дерьмо. «Ну вот! Какая гадость! Такое мог сотворить только мерзавец!» Занкан отряхнул ногу. Дотянулся до дверей и оказался в огромном зале. И здесь перед ним открылось отвратительное зрелище — в зале царил омерзительный запах дерьма и птичьего помета. Впрочем, в дальнем углу было чисто — можно даже усесться на пол. Но как добраться до него? Лошади живой изгородью перегородили зал. Разлеглись на полу, морды в пене, взгляд бессмысленный, почти дремлют. Похоже, вон там можно поставить ногу и перейти на вторую половину зала. Удастся ли это Занкану? Удастся, непременно удастся, а не удастся, ничего страшного не произойдет… Один раз он уже угодил в нечистоты и не умер… Здесь все утопает в скверне, так откуда же чувякам Занкана быть чистыми?! А вот и тахта, а на тахте — чистое, незагаженное место! Животные оставили этот уголок нетронутым, будто специально для Занкана.
Занкан легко достиг тахты, он помнил ее (как не помнить!). Еще этим летом он был здесь. Царица Тамар принимала тогда знатных купцов… Она сидела у окна в том кресле, на котором сейчас устроилась хохлатка. Кто был рядом с Занканом? Занкан напряг память, но вспомнить не смог. Но хорошо помнит, как видел с этой тахты заходящее за спиной царицы желто-золотое солнце. Ему тогда показалось, что солнце на какой-то миг замерло, на какой-то миг отложило свой заход за горизонт для того, чтобы увенчать царицу золотым венцом.
А царица сидела в кресле, красиво изогнув шею, улыбаясь, что-то тихо говорила и вся лучилась, как самое солнце.
Занкан обошел тахту сзади. Наклонил ее, несколько раз ударил ногой по дну и сбросил лежавшие на ней нечистоты на пол.
«Кто, кто сотворил эту мерзость? Кто загнал животных во дворец? Кто осквернил эту красоту?»
Занкан опустился на тахту. В зале было уже темно. С балкона доносились чьи-то голоса, прерываемые приступами смеха.
«Кто притащил меня сюда и с какой целью?»
Занкан прекрасно знал, что творится в стране, — о битве, которая должна разгореться в Джавахети или Самцхэ. Возможно, она уже и была, но здесь о результатах еще не знали. И то, что воины стоят у Начармагеви и руководят ими Абуласан и Вардан Дадиани, тоже не было для него секретом.
— Но что им от меня нужно? — громко спросил себя Занкан.
Он долго думал, с какой целью его привели сюда. Здесь стоит войско Абуласана и Дадиани, стало быть, они контролируют этот район. Выходит, по их воле пленили Занкана? Если бы у них было какое-либо дело к нему — просьба или там поручение, — его притащили бы не в этот нужник, а доставили к ним… Этого не случилось, стало быть, ни Абуласан, ни Дадиани тут ни при чем. Но кто бы позволил осквернить царский дворец простым разбойникам? Кто позволил бы им близко подойти к нему? Похоже, царским дворцом завладели очень влиятельные разбойники…
Вокруг царила непроглядная тьма, и тяжелый смрад дурманил голову. Но Занкан не переставал гадать, кому понадобилось запирать его в оскверненном дворце. С этой мыслью он, несмотря ни на что, и уснул.
Разбудил его крик петуха. Петух кричал с такой беззаветностью, словно призывал мир: слушайте меня, сейчас я сообщу вам нечто неслыханное!
Рассветало. Свет медленно заливал окрестности, и перед глазами Занкана предстало омерзительное зрелище — оскверненный покой царицы. Занкан поднялся, и тут же раздалось буйволиное мычание. Огромная буйволица мычала так протяжно, словно сообщала кому-то о пробуждении Зорабабели. Следом за ней заквохтали куры, Занкан беспрепятственно дошел до окна, обходя груды нечистот. «Может быть, удастся выбраться отсюда». Он открыл окно, и тут же кто-то, кто находился на балконе, приставил ему кинжал к груди.
— Жить надоело? — судя по выговору, это был имеретин.
— Жутко воняет, задыхаюсь.
— Закрой окно!
— Дай глотну воздух!
— Закрой, я сказал!
Занкан не закрыл окна — оцепенев от крика охранника, он не смог шевельнуть рукой, только растерянно смотрел на него.
Парень приставил кинжал к его горлу.
— Я жду! — вопил он.
Занкан вернулся к тахте. (Куры снова оглушительно заквохтали, а утки душераздирающе закрякали.)
