Вступая в переговоры с каждым мятежным городом, он восстанавливал политическую ткань королевства, но, в отличие от революционеров 1789 и 1793 годов, не уравнивал все порядки и обычаи, а, напротив, сохранял за каждым городом его особые права и привилегии и после жестких переговоров принимал условия, поставленные ему горожанами. Таким образом он реставрировал монархические отношения, окружив себя людьми, поддерживающими власть монарха. Например, жители Амьена, крупного города, находившегося в руках Лиги, потребовали, чтобы в городском гарнизоне служили только горожане, назначенные органами городского самоуправления. Амьенцы отказались строить укрепления, которые, по их мнению, можно было бы использовать для борьбы с самими горожанами. Города Прованса выдвинули иные требования: они хотели добиться постановления, запрещающего отправление нового культа на всей территории провинции.
Городские губернаторы имели свои претензии к королю. Ярким примером завышенных требований стали требования Вилара, губернатора Руана. Вилар хотел получить подтверждение своего назначения на должность адмирала Франции, на которую его назначил Майенн. Но должность была одна, и вдобавок уже занята роялистом Бироном. Сохраняя под своей властью Руан, Вилар хотел стать губернатором Верхней Нормандии, причем всей провинции целиком, а не соправителем герцога де Монпансье, и отказался принести присягу на совместное правление. Кроме того, он требовал выдать ему три с половиной миллиона турских ливров наличными. Умело сочетая уговоры и угрозы, Генрих IV и Сюлли сумели наполовину умерить аппетиты руководителя Лиги. Вилар в конце концов получил должность адмирала, которую занимал Бирон, а Бирон в качестве компенсации получил звание маршала Франции. В обмен Вилар сдал королю Руан, Гавр, Арфлер, Монтивилье, Понт-Одмер и Верней.
Ведя переговоры с Виларом, король одновременно вступил в переговоры с городами и «средним» дворянством. Как и в случае с губернатором Руана, в этих переговорах наиболее вескими аргументами со стороны Беарнца были деньги и высокие должности. Так, после присоединения к нему сына Меченого Генрих IV оплатил долги дома Низов. Сын Пиза находился в ссоре с маршалом де Сен-Полем, очередным маршалом, изготовленным Лигой. Этот Сен-Поль был мелким дворянином из Шампани и, судя по сохранившимся до наших дней источникам, авантюристом и честолюбцем. За поддержку Лиги он был назначен губернатором Шампани, однако ни Меченый, ни Майенн не были им довольны. Когда же он окончательно вывел из себя наследника старшей ветви Низов, тот проткнул его шпагой. Устранив возмутителя спокойствия, молодой герцог и Генрих IV приступили к серьезным переговорам о присоединении Шампани. 29 ноября 1594 года королю был сдан город Реймс.
Возвращение под королевское крыло уже упоминавшегося Лашатра было менее драматично и даже принесло выгоду возвратившемуся. Лашатр одним из первых присоединился к королю после его обращения, что позволило ему выговорить для себя значительно больше привилегий. Свое решение Лашатр объяснил орлеанским нотаблям тем, что война поставила край на грань полной разрухи и он не видит смысла в том, чтобы их повелителем стал испанец, тем более что обращение короля в католичество сделало союз с Филиппом II противозаконным. Выбор Лашатра был продиктован исключительно философией большой политики. Он лично получил вознаграждение в сумме 898 900 турских ливров, сохранил присвоенное ему Лигой звание маршала Франции, должности губернатора Орлеана и Буржа, губернаторство в Берри, которое уже давно хотел передать своему сыну, и, наконец, добился для себя ежегодной пенсии в две тысячи экю (один экю стоил три турских ливра).
Вербовка союзников дорого обошлась королевской казне и вызывала множество жалоб со стороны суперинтенданта финансов Сюлли, всякий раз задававшегося вопросом, откуда он будет брать деньги на новоявленных союзников. Тем не менее путем прямого подкупа и обещаний Генрих IV восстановил сеть личных связей с дворянами, которые король, стремившийся к гражданскому миру, обязан был поддерживать. Новую социально-политическую обстановку в королевстве поистине можно назвать строительством монархии на новых основах, возвративших французам надежду, утраченную ими с началом Религиозных войн.
Глава VIII. НАЧАЛО БОРЬБЫ ЗА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА: НАНТСКИЙ ЭДИКТ
Принятие Нантского эдикта является памятной вехой в истории Франции, великим событием, объединившим нацию. Инициатор эдикта Генрих IV, согласно опросам общественного мнения, пользуется самой большой популярностью у французов — вероятно, из-за своей гасконской говорливости, склонности к прекрасному полу и, разумеется, из-за своей знаменитой фразы, «озвученной» Сюлли: король желает, чтобы в каждой деревенской семье к воскресному обеду подавался суп с курицей. Так Генрих IV выразил свое желание улучшить положение крестьян.
Однако уже в то время у короля было немало критиков. Одни выражали недовольство налоговым бременем, другие возмущались скупостью короля, крайне неохотно тратившего государственную казну. Зато суперинтенданту финансов и верному соратнику Генриха IV Сюлли удалось создать то, что мало кому удавалось при французских монархах, — а именно бюджетный резерв. В «Королевской экономике» Сюлли с гордостью писал о своем умении вести дела и превозносил короля, немало способствуя созданию знаменитой легенды о «добром короле Анри».
Роялисты эпохи Реставрации видели в Генрихе IV основателя династии Бурбонов, восстановившего монархию после устроенной лигистами революции, идеального короля, любимого всем народом.
После поражения в войне 1870—1871 годов с Германией и падения Парижской коммуны республиканцы прославляли Генриха IV как главу государства, сумевшего в смутный период гражданских войн сохранить единство нации и преодолеть религиозные разногласия. Политики времен Третьей республики чтили Генриха IV за достижение национального примирения и одновременно за великую терпимость, благодаря которой ему удалось убедить государственных чиновников принять Нантский эдикт. Толерантность и национальное единство являлись главными составляющими программы республиканской партии, осознававшей угрозу германского нашествия и выступавшей за создание светского государства и светской школы. Обмирщение государственных институтов встречало активное сопротивление католической церкви, официально не принимавшей никаких новшеств.
Генрих IV стал символом нации для всех общественно-политических течений и мифом для простых французов. Он был первым монархом, проводившим политику толерантности, и именно благодаря этой политике протестанты получили юридический статус, гарантировавший им возможность жить, не меняя веру, свободно следуя предписаниям своей церкви. Толерантное отношение к протестантам стало для Европы великим новшеством, ибо в 1598 году ни одна страна, за исключением Франции, не принимала подобных законов по отношению к представителям конфессиональных меньшинств.
Век XVI: понятия «толерантность» в Европе не существуетСлова «толерантность» («терпимость») в том смысле, который вкладывается в него сегодня, во французском языке XVI века не существовало. Латинское слово tolerantia означало «терпение», «выносливость» прежде всего по отношению к боли, Кальвин употребляет его в значении «переносить», склоняться перед Божественной волей. Употребляя это слово, великий новатор в области хирургии Амбруаз Паре подчеркивает, что речь идет о перенесении, о сопротивлении болезни.
