Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Рекламная шумиха достигла небывалого размаха. Уилсон продавал уже не просто искусство, он продавал «гламур», а его потенциальный покупатель мог похвалиться уже не только приобретенной картиной, символом высокого статуса, но и своим участием в красочном светском событии, в блеске софитов, под вспышками кино- и фотокамер.
Итак, Уилсон стал первым арт-дилером, осознавшим, что двигателем послевоенного арт-рынка станут импрессионисты. Их картины представали его воображению в сиянии славы и денег. Импрессионистов полюбили и стремились покупать во всем мире. Где бы вы ни выставили на продажу известное полотно Мане, Ренуара или Сезанна, за него тотчас же начинали соперничать представители узкого круга богатых избранных. Международное авиасообщение сократило расстояния и взвинтило цены на импрессионистов. Именно Уилсон воспользовался этими обстоятельствами в интересах «Сотби», доказав, что продать картину за самую высокую цену отныне можно только на аукционе. Когда юристы, распоряжавшиеся наследством Вейнберга, разослали письма аукционным домам «Сотби», «Кристи» и нью-йоркскому «Парк-Бёрнет», осведомляясь об их расценках за проведение торгов, то были поражены совершенно разными ответами. «Парк-Бёрнет» согласился распродать коллекцию Вейнберга, но потребовал комиссионные в размере двадцати трех с половиной процентов. «Кристи» был очень вежлив и продемонстрировал умеренный интерес, однако его ответ пришел лишь три месяца спустя, возможно, потому, что был послан морем. И наоборот, Питер Уилсон позвонил в Нью-Йорк в тот же день, когда получил письмо, и тотчас же предложил душеприказчикам Вейнберга провести торги по смехотворной цене, за восьмипроцентные комиссионные. В Лондоне, в отличие от Нью-Йорка и Парижа, не существовало аукционного налога, а это явилось огромным преимуществом и позволило Уилсону легко заключить сделку. В том числе и по этой причине через год Уилсону удалось переманить на лондонский «Сотби» и блестящую коллекцию импрессионистов, принадлежавшую Якобу Гольдшмидту и как раз объявленную к торгам.
Уилсона и «Сотби» к этому времени уже связывали с семейством Гольдшмидт довольно тесные отношения. Якоб, банкир еврейского происхождения, бежал из нацистской Германии в Соединенные Штаты, где и умер в 1955 г. После смерти Якоба Гольдшмидта его сын и наследник Эрвин занялся распродажей художественной коллекции семьи. Первая партия картин, в основном работы старых мастеров, прибыла в Лондон для оценки. Уилсон и его специалист по живописи старых мастеров, внушающая восхищение и трепет Кармен Гронау, были приглашены в отель «Савой» для проведения экспертизы. Начались переговоры; Гольдшмидт и его адвокат таинственным образом то выходили из номера, где консультировались с Уилсоном и Гронау, якобы для того, чтобы обсудить какие-то детали наедине, то снова возвращались. В чем же дело? Когда они в очередной раз вернулись в номер, Гронау услышала, как Гольдшмидт прошептал на ухо адвокату: «Die hier gefallen mir viel besser» («Вот эти нравятся мне намного больше»). Немецкий был для Гронау родным языком, и она поняла, что в соседнем номере окопались сотрудники «Кристи» и пытаются перекупить у них коллекцию. Но к счастью, «Сотби» обошел конкурентов. (Насколько более выгодную сделку заключил бы Гольдшмидт, догадавшись в присутствии Гронау прошептать: «Die anderen gefallen mir viel besser» («Другие нравятся мне намного больше»). Но жизнь полна упущенных возможностей.) Поэтому для продажи первой партии картин был выбран «Сотби», и он себя не посрамил. Неудивительно, что в 1958 г., когда Гольдшмидт выставил на рынок вторую партию картин, на сей раз импрессионистов, он снова решил продать их на «Сотби».
К этому времени Пилкингтона убедили покинуть пост, и место генерального директора занял Уилсон. Он давно ждал этого случая, намереваясь обозначить новое направление развития арт-рынка на великолепном грядущем аукционе, где будут представлены только импрессионисты. На торгах их было семь: три Мане, два Сезанна, один Ван Гог и один Ренуар. Все картины отличались высочайшим уровнем, а взятые вместе, производили еще более сильное впечатление, чем по отдельности. В порыве вдохновения Уилсон решил ограничить торги только этими семью полотнами. Продемонстрировав лишь эти работы, «Сотби» одновременно подчеркнул важность этих торгов, их исключительный блеск и не испортил произведенного ими эффекта никакими второстепенными лотами. Кроме того, «Сотби» выбрал для проведения аукциона вечернее время, а значит, присутствующим надлежало явиться в смокингах, словно на торжественное представление или в оперу; это лишь добавило атмосфере торгов очарования. Распродажа коллекции Гольдшмидта стала своеобразной вехой в развитии арт-рынка: отныне покупать предметы искусства на «Сотби» стало куда престижнее, чем у арт-дилера.
Питер Уилсон осознавал, сколь многое зависит от предварительной рекламной кампании, и сделал все, чтобы пресса непрерывно подогревала у публики интерес к предстоящему событию. Ни один человек, не понаслышке знакомый с нравами истеблишмента, не станет оспаривать, что дружить с редакторами газет, конечно, полезно, но куда важнее поддерживать тесные отношения с владельцами газет, ведь редакторы чаще всего исполняют их желания. Сам Уилсон уже давно приятельствовал с лордом Бивербруком на случай подобного события. Он снова нанял постороннюю фирму для проведения рекламной кампании торгов. За месяц до назначенной даты газеты и журналы двадцати трех стран уже публиковали рекламные статьи, посвященные предстоящей распродаже на «Сотби». Ее объявили «торгами века», и хотя подобное обозначение с тех пор успело стать банальным клише, тогда оно выглядело абсолютно новым и привлекало взор. Вокруг самих торгов поднялась столь невообразимая рекламная шумиха, что в день распродажи, вечером 15 октября 1958 г., «Сотби» пришлось вызвать на Бонд-стрит полицию, чтобы сдерживать восторженную толпу, изо всех сил пытающуюся проникнуть внутрь. Приглашенные же включали в себя Кирка Дугласа, только что сыгравшего роль Винсента Ван Гога, Энтони Квинна, награжденную орденом Британской империи балерину Марго Фонтейн, Сомерсета Моэма и леди Черчилль. Эдвард Г. Робинсон комментировал торги для американской аудитории. Как писала газета «Дейли экспресс», принадлежащая лорду Бивербруку:
«В девять тридцать пять высокий, облаченный в смокинг Питер Уилсон, генеральный директор аукционного дома „Сотби“, проводящий сегодняшние торги, поднялся по ступенькам на трибуну, наподобие церковной кафедры, в главном, „зеленом“ зале. Румяный Уилсон прижмурился от яркого света множества софитов, обвел взором аудиторию в изысканных норковых манто и сверкающих брильянтах, словно священник – собравшихся прихожан перед своей первой проповедью, и сильно ударил молотком слоновой кости по своему возвышению».
«Дейли экспресс» выбрала для своей заметки церковную метафорику, тем самым подчеркнув, что все происходящее носило характер священнодействия. С другой стороны, ему был в сильной степени свойствен и театральный элемент, публика выступала не только как паства, но и как театральная аудитория, а аукционист – не только как проповедник, но и как актер. Отныне аукционный дом «Сотби» сделался подобием обоих этих миров – храма и сцены. Блики импрессионистского света заиграли на драгоценностях не то театралов, не то прихожан. Все отправились домой, причастившись возвышенных тайн великого искусства, но одновременно испытав прилив сил от свидетельства крупной финансовой сделки, кульминационным моментом которой стал удар молотка. Власть рынка, блеск светского события, красота искусства – все это слилось воедино, придав финальной стоимости некую непререкаемую окончательность и наделив могуществом аукциониста, «повелителя цен». После 15 октября 1958 г. во мнении общества выросли не только импрессионисты и «Сотби», но и сам Питер Уилсон.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
