— Я должна быть той, в ком она нуждается, — ровным голосом сказала Вивиана. — В ней вся моя жизнь.
Я хотела заговорить, но не знала, что сказать.
Вивиана встала и направилась к двери. Затем повернулась ко мне.
— Пожалуйста… — начала она. Но я ее перебила. Я не смогу вынести, если эта гордая женщина станет умолять отдать ей ее ребенка.
— Не надо, — сказала я, — не говорите ничего.
И мать Клэр ушла, оставив меня наедине с самой собой.
Глава 32
Клэр
— Я никак не могу решить, красивая она или нет, — сказала Клэр на середине фильма, — или она просто лучше выглядит, чем все остальные.
Корнелия сидела на полу, прислонившись к большому креслу, в котором утонула Клэр. Она откинула голову назад, взглянула на Клэр и засмеялась.
— Вот именно! Она просто сногсшибательная!
Она действительно была сногсшибательной, эта Трейси Лорд — в белом платье, с капризным ртом, скульптурным маленьким личиком и этими удлиненными глазами, выражение которых менялось ежеминутно.
Когда Клэр впервые увидела Декстера, она выдохнула:
— Чудо!
— Чудо в кубе, — вздохнула Корнелия.
— Но не только, — начала Клэр, — он похож…
— На тебя. — Корнелия улыбнулась. — И твоего отца.
«Я похожа на своего отца», — подумала Клэр. Люди постоянно так говорили, и это беспокоило Клэр. Но почему-то теперь ее это уже не волновало. Мартин Грейс был ее отцом. Не важно, умер он или нет, но он был частью ее, а она была его частью.
«У меня глаза моего отца», — сказала она себе. Внезапно ее посетило озарение, как будто открылось яркое окошко. «То, что отец меня не любил, не значит, что я не могу его когда-нибудь полюбить». Окошко закрылось, но Клэр почувствовала что-то новое внутри себя. «У меня папины глаза», — снова подумала она.
Когда фильм кончился, Клэр удовлетворенно сказала:
— Вот так кино должно всегда кончаться. Пусть хорошие люди получают то, что они хотят.
Корнелия выключила телевизор и повернулась к Клэр. Когда Корнелия сидела на ковре, скрестив ноги, Клэр невольно вспомнила, какая она маленькая, как ребенок.
— Клэр, мне нужно тебе кое-что сказать. — Она помолчала. — Ты — не просто друг, ты часть моей семьи. Ты всегда будешь частью моей семьи.
Это было замечательно, именно это и хотела услышать Клэр. Ей бы обрадоваться, но она почему-то испугалась. Голос Корнелии и выражение глаз делали ее еще больше похожей на ребенка. На ребенка, который пытается выглядеть более смелым и сильным, чем он есть на самом деле.
Клэр кивнула, потом сказала:
— Почему бы нам не посмотреть этот фильм еще раз, с самого начала?
— Вы с мамой будете жить в доме миссис Голдберг. — Клэр заметила, что Корнелия дрожит. — А я буду постоянно тебя навещать.
— Нет, — сказала Клэр. — Ты не можешь так поступить, Корнелия. Ты уже сказала, что останешься.
Гнев в собственном голосе удивил Клэр. Ведь на самом деле ей было грустно и страшно. Но она не могла избавиться от этого тона и вскоре на самом деле разозлилась.
— Мы будем вместе проводить праздники и выходные. Ты можешь в любое время навещать меня в Филадельфии или там, где я устроюсь. Но где бы я ни устроилась, это обязательно будет недалеко отсюда.
— Ты обещала, что останешься.
Корнелии было больно. Клэр это видела, и в какой бы ярости она ни была, она не чувствовала удовлетворения от того, что причиняла Корнелии боль. Но ее разочарование было огромным.
— Я пообещала, потому что очень хотела быть с тобой. И до сих пор хочу. Но тебе нужно остаться вдвоем с твоей мамой. — Корнелия так сильно сжала руки, что они покраснели.
— А если она снова заболеет? — запальчиво выкрикнула Клэр. — Ты когда-нибудь об этом думала?
— Ты придешь прямо сюда и все расскажешь Элли и Би. Позвонишь мне, я тут же приеду. И мы все поможем. — Корнелия произнесла это так, будто давала клятву. — Солнышко… — Голос Корнелии дрогнул, и она протянула руку к Клэр. Но Клэр встала и ушла. Корнелия осталась сидеть на полу. Сердце ее было разбито.
Глава 33
Корнелия
Естественно, что чердак миссис Голдберг, место, которое я так любила, должен стать участником моей истории. Естественно, что Тео нашел меня там — платье миссис Голдберг сапфирового переливающегося цвета лежало на моих коленях. Я была спокойна, но тоска постоянно сжимала мое сердце.
— Что это за луч света в темноте? — спросила я и невольно улыбнулась. Мне хотелось, чтобы мои звезды были чистыми и обещали счастье. Если вы похожи на меня, вы цените пьесу не за ее трагический конец, а за то, что в ней талантливо рассказывается о любви. Когда ваш мужчина уходит от вас утром, птичка, которая вас разбудила, — это обязательно соловей, а не жаворонок. А когда мужчина появляется в дверях чердака, он затмевает собой луну. Или солнце, если это происходит среди бела дня.
Пришел Тео и сел напротив меня в оранжевое кресло. Его купил сам Гордон Голдберг и в течение пятнадцати лет упорно отказывался его выбросить, несмотря на логичные доводы его жены. Тео снял пальто, чем меня безмерно осчастливил. «Снимай пальто, — подумала я, — и оставайся здесь навек».
— Я потеряла ее, — сказала я Тео. И показала ему свои пустые руки. Я догадалась, что он уже все знает.
— Она не будет долго злиться, — обнадежил он меня.
— Я знаю, что не будет.
— Она вырастет здесь, как и мы выросли. Вы всегда будете принадлежать друг другу.
— Но не так, как бы мне хотелось принадлежать друг другу.
— Ты бы хотела видеть ее каждый день.
— Я бы хотела видеть ее каждый день. Я бы хотела, чтобы она забиралась в мою постель, когда не может заснуть. Я бы хотела, чтобы она приходила ко мне и рассказывала, что случилось в школе. — Я провела рукой по голубому атласу, стараясь разгладить его, хоть он и так был гладким, глаже некуда. — И все это могло быть. Но это было бы неправильно. — Я подняла на него глаза. — Тео, я всего лишь хотела поступить правильно.
Мне хотелось, чтобы он убедил меня, что я права. И он произнес слова, от которых у меня перехватило дыхание:
— Ну разумеется. Ты так устроена. Разве иначе я бы тебя любил так сильно?
Сомнений в том, что Тео меня любит, не существовало никогда. Он любил меня с четырех лет. Это я знала. Но даже эта неоспоримая двадцатисемилетняя новость заставила мое сердце забиться часто-часто, как у птички.
Теперь представьте следующее: жизнь, потраченная на то, чтобы ждать слов «Я тебя люблю», как поэмы. А тут тебе говорят эти слова как непреложную истину, как будто и говорить-то не стоит, и так все ясно. Как будто любовь Тео ко мне была миром, в котором мы жили всегда. Так оно, наверное, и было.
