Я сделала шаг, потом другой. И так потихоньку мы двигались вслед за отцом, который явился, чтобы забрать нас из Салема навсегда. С каждым следующим шагом я думала о смелости, с какой моя мать вела себя на суде. С каждым следующим шагом я думала о ее верности правде, даже когда ей грозила виселица. С каждым следующим шагом я думала о ее гордости, силе и любви.
И с каждым следующим шагом я думала о том, что я дочь своей матери… дочь своей матери…
Вскоре после того, как отец забрал нас домой, он отвел нас на то место, где похоронил мать. Могила была выкопана южнее Ковшового луга, в долине Гиббета, куда в детстве мать часто приходила с сестрой. На том самом лугу, куда она привела меня минувшей весной, неподалеку от одинокого вяза, под которым мы зарыли красную книгу. О книге отец знать не мог. Просто это было единственное место, где мать могла отдохнуть от своих забот. Мы положили веточки позднего розмарина вокруг пирамиды из камней, которой он отметил ее могилу. Было тихое утро, дул слабый ветерок, тихо падали листья, выполняя свое последнее предназначение — устлать землю до первых заморозков. Птицы не пели, косяков диких гусей и голубей не было видно в небе, ибо они уже улетели в теплые края. Я встала на колени и прижалась ухом к пирамиде, прислушиваясь к скрипу камней.
Вспомнилось, как я когда-то гадала, какую песню будут петь материнские косточки. Тогда мне казалось, их песня будет похожа на шум буйных волн. Я знала, что даже внутри хрупких океанских раковин скрывается рев прибоя. Но я услышала только тихий шорох и странное посвистывание. Так на свет пробивается полевая фиалка сквозь схваченную первыми морозами землю.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Октябрь 1692 — май 1733 годаКакое-то время мы жили в Андовере. Работали на ферме, и отец всегда был рядом. Он был по-прежнему сдержан, но нежен с нами. Он лечил наши раны и душевные расстройства, успокаивал ночные кошмары, пока мы полностью не оправились. Соседи нам не докучали. Подозрительность и страх, которые продолжали испытывать к нам люди, сыграли нам на пользу. При обмене товарами мы всегда получали лучшее, а сразу после нашего освобождения люди даже оставляли у нас на пороге что-нибудь из продуктов и одежды. Мы точно не знали, кто делал нам эти подарки, так как их клали под покровом ночи. Наш пес сдох, и предупредить о приближении незнакомцев было некому.
Однажды из Хейверилла приехал нас навестить доктор Эймс, и, хотя отец тепло поблагодарил его, было видно, что добрый доктор разочарован столь краткой беседой. Не было обмена умными мыслями, не было горячего спора о добре и зле. Поговорили лишь об особенностях времен года и о поголовье домашнего скота. После затянувшейся паузы отец попрощался с гостем, оставив его с нами во дворе, и отправился работать в поле. После смерти своего отца доктор Натаниель Эймс переехал с женой и детьми в Бостон и провел остаток своих дней, обращаясь с петициями к монаршей власти и судам Массачусетса о реформировании королевских тюрем в колониях.
Тетушку и кузину выпустят из тюрьмы лишь в феврале 1693 года. В январе судебные заседатели сочтут их невиновными, но Аллен сможет заплатить за их освобождение не сразу, а только после продажи отцовского коня Буцефала. Тетю и Маргарет везли домой в Биллерику на телеге, но, поскольку ехали они по Ипсвичской дороге, проходящей севернее нашего дома, мимо нас они не проехали. Аллен унаследует отцовскую ферму и будет управлять ею экономно и прозорливо. Отец просил разрешить мне видеться с Маргарет, но Аллен был неумолим, каждый раз отвечая твердокаменным и злобным отказом.
К маю всех пятьдесят шесть осужденных в ведовстве узников признали невиновными и отпустили на свободу. Пройдут месяцы и даже годы, прежде чем затянутся раны, нанесенные заточением, и горожане станут приветствовать нас слабым кивком головы. Раны эти, однако, окажутся слишком большими и глубокими, чтобы полностью закрыться без должного лечения. Через пять лет после судов над ведьмами один салемский судья и двенадцать присяжных заседателей принесут официальные извинения за то, что участвовали в убийстве невинных. В 1706 году Энн Путнам, младшая, единственная из салемских обвинительниц, встала перед собравшимися в деревенском молитвенном доме и прилюдно отреклась от содеянного. В свое оправдание, правда, она сказала, что действовала не по своей воле, а по наущению дьявола. Она умрет в возрасте тридцати пяти лет, одинокой старой девой, измученная являющимися ей во сне салемскими жертвами.
В тот же год умрет и Мерси Уильямс, девушка, которая когда-то жила в нашем доме и которая дала против меня ложные показания. Холодным декабрьским днем она упадет — или, как шептались некоторые, ее столкнут в воду — с хейвериллского парома, когда он будет пересекать реку Мерримак. Ее тело, плавающее среди льдин, найдут в сумерках по красной нижней юбке, которая поднимется колоколом над серой водой и привлечет внимание поисковой команды на берегу. Эта новость не принесла мне удовлетворения, а лишь породила долго не проходящую горькую грусть, оттого что она прожила такую пустую и никчемную жизнь.
Посетители у нас на ферме были редкостью, и даже Дейны, у которых, как своя, жила Ханна, приходили нечасто. Ханна останется пугливой и робкой, даже когда вырастет. И хотя она выйдет замуж и родит детей, в ее глазах навсегда останется боль сломленного человека. У нее случались странные приступы меланхолии, и всю жизнь ее мучили ночные кошмары. Дейны считали, что лучше не беспокоить ее визитами в отчий дом, и я увидела сестру вновь, только когда ей было почти двенадцать. Меня в конце концов впустили в дом Дейнов и провели в общую комнату, где моя сестра сидела, согнувшись за прялкой. Маленькой пухленькой девочки не было и в помине. Передо мной сидела угловатая, аскетически-суровая девица. Она вяло пожала мне руку и на мгновение подняла глаза, но было понятно, что она меня почти не помнит. Мы говорили о деревенских и домашних делах, но она ни разу не спросила об отце и братьях, и я не стала бередить прошлое. Когда я попрощалась, она кивнула и снова принялась прясть. Всю долгую дорогу домой я проплакала. Скрывая от отца слезы, я сказала, что Ханна шлет всем привет и любовь.
Поскольку в молитвенный дом мы больше не ходили, мы не были свидетелями возвращения на кафедру преподобного Дейна. Похоже, его соперник, преподобный Барнард, уловил перемену в общественном мнении: от безжалостного осуждения и сурового наказания — к серьезному пересмотру «спектральных» показаний ввиду их сомнительности. Он яростно, как на пожаре, бросился вместе с преподобным Дейном писать петиции за оправдание осужденных.
Роберт Рассел остался нашим другом и вместе с женой часто приходил нам на помощь во время жатвы, сева или болезни. Мечта Роберта о сыновьях исполнилась. У них с бывшей вдовой Фрай один за другим родилось пятеро сыновей. Меньше чем через два года после нашего освобождения Ричард женился на бледной робкой племяннице Роберта — Элизабет Сешенз.
В конце того года из старой Англии в новую перебросилась оспа, и многие пали ее жертвами. Нас она обошла стороной, но в декабре от этой болезни умерла королева Мария, правившая Англией и всеми ее колониями.
В начале августа 1695 года Маргарет взяли в плен индейцы-вабанаки. Небольшой конный отряд вабанаки подошел к селению. На них были надеты длинные плащи и шляпы, и потому их приняли за жителей соседнего городка. Тетя, так же как и десять или двенадцать других жителей той части Биллерики, была зарублена. Рядом с тетиной могилой положили надгробный камень и для моей кузины, так как считали, что, хотя ее тело не было найдено, душа ее должна была отлететь в минуту пленения. Мне сказали, что место для могил выбрали красивое, но я никогда там так и не побывала. После этого несчастья я много лет видела Маргарет во сне, и каждый раз она была жива.
