Я постаралась, чтобы голос звучал как можно спокойней, в конце концов, врач ни в чем не виноват, истерика бессмысленна, эту битву я проиграла.
— Не более трех месяцев. Сожалею, мы ничего не можем поделать… Четвертая стадия… Никто не может.
— Три месяца? Не слишком щедро, нужно поторопиться, чтобы успеть.
— Вспомнить всю свою жизнь, доктор. У меня была замечательная жизнь, я встречалась со столькими талантливыми людьми. Трех месяцев, чтобы с благодарностью подумать о каждом, пожалуй, маловато… Но если вы обещаете только три… не буду терять время.
Я от души улыбнулась. Ответная улыбка была кислой.
Мне действительно нужно многое вспомнить и многих мысленно поблагодарить.
Разве можно в последние часы не думать о своих сыновьях, о Робе, о друзьях, обо всех, ради кого много лет ездила по миру…
Я была счастлива и прежде чем уйти, хочу еще раз мысленно прожить столько чудесных мгновений. Я успею это сделать, хотя три месяца для целой жизни ничтожно мало…
Операция оказалась бесполезной, она лишь ненадолго продлила мою жизнь, подарила немного времени, может, для того, чтобы я успела отдать дань всем, кто жил и любил меня, и всем, кто еще будет жить после моего ухода, надеюсь, здорово и счастливо.
У всех есть детство. Только не у всех одинаковое…
Какие праздники люди любят больше всего? Дети, конечно, Рождество и свой день рождения. Я тоже. Став мамой, полюбила дни рождения своих обожаемых мальчиков.
Это был самый грустный день рождения в моей жизни.
Мама с отцом уехали, кажется, в Мюнхен, и я очень переживала, вернутся ли вовремя. Когда стало ясно, что нет, няня попыталась успокоить (лучше бы она этого не делала!):
— Просто их задержали важные дела. Взрослых часто задерживают дела. Они непременно пришлют тебе поздравление и подарок!
Я схватилась за эту спасительную мысль: конечно, конечно, их задержали дела, но родители обязательно пришлют мне весточку, ведь они меня любят, я знаю!
Утром никакого сообщения не было, няня снова успокоила:
— Одри, почтальон еще не приходил.
Кажется, я весь день просидела у окна в ожидании почты. Когда показалось, что почтальон идет, со всех ног бросилась к двери, чтобы открыть сразу, как только раздастся стук в нее, но…
— Он… прошел мимо?..
Няня уже осознала свою ошибку и теперь пыталась что-то исправить.
— Одри, может быть, письмо случайно положили не в тот ящик… может, просто что-то напутали на почте…
Я бросилась обуваться.
— Надо идти!
— Куда?
— На почту! Там должны разобраться.
— Имей терпение. Если письмо задержалось, его просто нужно дождаться, у почты много других писем. Ты же помнишь, что всегда говорит твоя мама: нужно думать прежде всего не о себе, а о других.
Это была правда, мама учила меня думать сначала о других. Я со вздохом согласилась:
— Да, наверное, у почты слишком много других, более важных писем…
О подарке речь уже не шла.
Письма так и не было, из-за дел в Мюнхене родители просто забыли о моем дне рождения, но я предпочитала думать, что письмо затерялось.
Всю ночь я пролежала без сна, пытаясь понять, чем я могла их так рассердить, что они забыли о своей дочери. Я уже не лазила по деревьям вместе с братьями (просто потому, что они уехали учиться), не таскала из колясок чужих младенцев, чтобы покачать их на руках, не тащила в дом каждого встречного котенка или щенка, не приставала к собакам в попытке погладить, не тискала до бессознательного состояния своего кролика, таким образом выражая ему свою любовь… Я уже была хорошей, послушной девочкой, но что-то все равно не так, если я маме с папой не нужна.
Стало страшно, очень страшно: а что, если я не нужна совсем?!
— А вдруг родители не вернутся?
— Что ты говоришь? Как они могут не вернуться?
— Что, если они не захотят возвращаться к непослушной девочке?
— Одри, я завтра же отправлю им письмо с сообщением, что ты стала очень послушной.
— Напиши, пожалуйста! Напиши!
Едва разлепив глаза на следующее утро, пристала к няне:
— Написала?
Родители приехали, но даже упоминания о забытом поздравлении не было, я сразу поняла, что что-то не так, они почти не разговаривали друг с другом. И что случилось, тоже не рассказывали.
Когда отец вдруг ушел, мне было всего шесть. Это случилось довольно скоро после того самого несчастливого дня рождения.
Конечно, я понятия не имела, куда и зачем родители ездили, политические игры не для шестилетних девочек, я знала одно: мама и папа забыли о моем дне рождения, а еще, что после возвращения ссоры в нашем доме стали постоянными. Теперь я уже не сидела под обеденным столом во время скандалов, как раньше, потому что слышать крики родителей была не в состоянии, я стала убегать и прятаться, закрыв уши.
Делать это пришлось недолго. Однажды папа ушел. Он кричал, что так жить не может, мама отвечала тем же. Я не понимала слов «альфонс» и «подлец», но понимала, что это очень плохо, и знала только одно: мама тоже не хотела, чтобы он уходил, ругала папу, но не хотела!
— Папа, не уходи! Папа, я люблю тебя!
Он даже не оглянулся, ему было все равно.
Мама коротко приказала:
— Прекрати унижаться!
Я замолчала, хотя слезы все равно текли ручьем.
— Я… я просто не хотела, чтобы он уходил. Я хочу, чтобы он любил нас.
— Любовь нельзя вымаливать, она либо есть, либо нет.
И я, шестилетняя, поняла и навсегда запомнила — любовь не выпрашивают, это подарок небес, которого может и не случиться.
Через много лет я поняла и то, почему родители ссорились, и куда ездили, и в чем мама обвиняла отца. Однажды во время оккупации она резко бросила в сторону колонны оккупационных войск, марширующих по городу:
— Вот с кем дружит твой отец!
Сказала и забыла, а я никак не могла поверить: папа и фашисты?! Нет, этого не могло быть!
