— Ты шутишь.
— Нет, я не шучу. Я не даю подобных советов для твоего сына. В роду твоего отца все учились в Йеле, и твои предки жили в Новой Англии. А в моей семье все и по отцовской, и по материнской линии из Пенсильвании. В Мюленберге можно получить ничуть не худшее образование, чем в Йеле, а в компании пенсильванских немцев и с меньшим количеством развлечений, может, еще и лучшее.
— Но ты ведь даже не знаешь никого, кто учился в Мюленберге.
— А вот и знаю. Старик судья Фликингер учился в Мюленберге. Юриспруденцию он проходил в Пенне, а до этого учился в Мюленберге. И доктор Швенк, пастор лютеранской церкви. И с полдюжины других людей, которые, по-моему, ничуть не менее образованны, чем местные выпускники Йеля.
— Но ты никогда с ними не встречаешься. И я не видел никого из них у тебя дома.
— И это очень жаль. Я хотел бы знать их поближе, чтобы услышать от них толковый немецко-американский взгляд на эту войну.
— Боюсь, что взгляд этот будет скорее немецким, чем американским.
— Ну и что с того? Мы к ним относимся как к подонкам, а некоторые семьи здесь живут с дореволюционных времен.
— А может, они и есть подонки, — сказал Джо.
— Судья Фликингер?
— Ну, я не имел в виду именно его. И я почти незнаком с доктором Швенком, но мы знаем, что у нас в городе есть люди, которые тайно посылают деньги в Германию.
— Мы знаем и других, которые в открытую посылают деньги в Англию. И среди них, между прочим, я. В Англии у меня есть кузены, которых я никогда не видел и скорее всего никогда не увижу, и если бы они услышали то, что я сейчас сказал, то наверняка вернули бы мне мои деньги. Но у меня действительно есть соблазн послать деньги и немцам тоже.
— Ты сам не знаешь, что говоришь.
— Мы ведь соблюдаем нейтралитет? Правда же?
— Официально — да. Потому что Вудро Уильсон хочет, чтобы мы не вмешивались в войну.
— Отлично. Тогда выходит, что если мои симпатии побуждают меня посылать деньги в Англию, то моя вера в строгий нейтралитет — политику нашей страны — должна побуждать меня посылать деньги в Германию.
— Пожалуйста, не делай этого, потому что, какая бы у нас ни была официальная точка зрения, если мы все же ввяжемся в войну, ты прекрасно знаешь, на чьей мы будем стороне.
— Да, и немцы это тоже отлично знают.
— Ну, они ее начали, и очень пожалеют, что это сделали.
— Джо, такое отношение тебя наверняка приведет к тому, что ты наденешь форму и пойдешь сражаться за нашу родину.
— Так оно и будет. Если понадобится, я пойду.
Артур налил себе еще виски и принялся насвистывать какую-то незнакомую мелодию. Их дружеские отношения позволяли им и спорить, и молчать, и при этом они не чувствовали необходимости судорожно подыскивать тему для разговора. И тот, кто был в гостях, знал, что может в любую минуту уйти, уверенный в том, что в их дружбе визиты не играют никакой существенной роли.
— Эдит спит?
— Хм. Наверное.
Джо взял в руки дневную газету.
— В Форт-Пенн был большой пожар.
— Да, я читал о нем, — отозвался Артур.
Он отхлебнул глоток виски.
Джо продолжал читать газету.
— Это те ботинки, что ты купил у Ванамакера?
— Что-что? — спросил Джо.
— Это те ботинки, что ты купил у Ванамакера?
— Эти ботинки? Нет, эти я купил у «Братьев Франк» два года назад. Поначалу они немного жали, но теперь они мне как раз впору.
Джо продолжал читать газету, а Артур курил трубку, потягивал виски и в промежутках что-то насвистывал. Прошло минут пять, Артур поднялся, но Джо не стал его спрашивать, собирается ли он уходить. Артур не собирался. Он взял словарь, с минуту копался в нем, а потом снова сел на место.
— Что ты искал? — спросил Джо.
— Акушерство.
Джо рассмеялся.
— Месяцев восемь назад я тоже его искал, — сказал он.
Вскоре Джо дочитал газету.
— А как зовут врача, к которому едет Милдред?
— Я не помню.
— Случайно, не Дивер, или Дакоста, или кто-то еще из этих?
— У меня все записано, а Билли на прошлой неделе звонил ему по междугороднему телефону.
— Я бы хотел зайти и повидаться с Милдред до того, как она уедет.
— Лучше не надо. Она…
— Ты прав, ты прав. Это может ее насторожить. Ты совершенно прав. — Джо кивнул. — Будет выглядеть, как будто… ничего особо серьезного, ничего, о чем стоило бы тревожиться. Я пошлю ей книгу почитать в дороге.
— Это будет славно.
— Что-нибудь легкое, смешное, — сказал Джо. — А можно ей послать конфеты? Домашние, которые делает Мариан.
— Конфеты Мариан она обожает.
— Знаешь, Артур, это ведь ужасно, что мы столько времени в жизни тратим на ожидание?
— Это точно.
— Мы с Эдит сначала ждали, будет ли у нас ребенок, потом ждали, когда родится ребенок. А теперь ты ждешь, когда сможешь отвезти бедняжку Милдред в Филадельфию, а потом ты будешь ждать ответа доктора.
— Я знаю, Джо, что он ответит. И вот тогда начнется самое страшное ожидание.
— О нет. Ты ведь не думаешь, что дела настолько плохи?
Артур кивнул.
— Что бы это ни было, болезнь зашла слишком далеко. И Милдред тоже это знает. Мы делаем вид, что не знаем, но мы оба знаем.
— О Господи, Артур. Я тут, черт подери, радуюсь рождению сына… Артур, я чувствую себя просто мерзко. Я ведь тебе ни в чем не помог.
— Ты помог. Ты… ты помог.
— Если хочется плакать, ты не стесняйся.
— Я не стесняюсь. Я просто надеялся, что это не случится.
Джо поднялся.
— Я схожу наверх. А ты оставайся столько, сколько тебе захочется, и не заботься о свете. Я погашу его, когда пойду спать.
— Спасибо, Джо.
— И каждый вечер я здесь. Ты это знаешь.
— Я знаю, — сказал Артур. — Поздравляю тебя. Я ведь именно для этого и пришел.
Джо улыбнулся и направился к лестнице.
В маленьком городе новизна продолжает считаться новизной значительно дольше, чем в большом, независимо от того, идет ли речь о частном доме, здании магазина, новорожденном или — как в данном случае — усопшем. Новый ребенок в чужой семье продолжает быть оживленной темой обсуждения и несколько месяцев после того, как ребенку минул год. И дом, в котором прожило целое поколение, могут все еще называть новым домом. Так и человеку, который потерял своего близкого в марте, в декабре приятель — если он ирландец — может сказать «я сочувствую вашей беде», а если он не ирландец, то скорее всего он выразит какое-то иное общепринятое соболезнование. Таким образом, Джо, получая первые поздравления с новорожденным сыном, одновременно продолжал выслушивать соболезнования и сочувствие его беде.
