– Вы следили за ними?
– Нет. Они оставили пистолет там же, в бассейне. Шварценеггер сунул его в бачок с крышкой.
– Они и не пытались спрятать оружие?
– Оттуда до канала рукой подать. Но они не потрудились бросить пистолет в воду. Я думаю, им было до лампочки, найдет его кто или нет.
– А может, эти ребята хотели, чтобы пистолет нашли… – сказал Илмаз, лукаво глядя на Фабеля.
– Да, очень похоже, что вы правы, – отозвался Фабель. – Убили немцы, а пистолет украинский. Чтобы мы пошли по ложному следу… – Он обратился к Ханзи Краусу: – Поедете со мной в управление. Подпишете письменное заявление. И я покажу вам кое-какие фотографии из нашего архива – может, кого и опознаете.
Ханзи Краус обреченно кивнул. В управление ему ехать явно не хотелось, однако деваться было некуда. Не оставаться же наедине с турецкими кулаками-кувалдами.
Фабель, видя кислое выражение на его лице, сказал:
– Слушай, Ханзи, я тебя не заставляю. И герр Илмаз тебя ни к чему не принуждает. Нам нужны только добровольные и честные свидетельские показания.
Ханзи Краус грубо хохотнул.
– Вы на каком свете живете, герр гаупткомиссар?.. Ладно, дам я вам показания, жутко добровольные и жутко честные.
Фабель встал.
Илмаз проводил его и Ханзи Крауса до фабелевского «БМВ».
– Спасибо за услугу, герр Илмаз, – сказал Фабель, прощаясь. Он действительно был искренне благодарен турку.
Илмаз усмехнулся и кивнул.
– Надеюсь, вы понимаете, – добавил Фабель, – что никаких послаблений с моей стороны не будет. Ответных услуг не ждите.
– Ну, это я уже понял, – рассмеялся Илмаз. – С вами не подружиться. Впрочем, я и не ожидал ничего взамен. Поэтому так скучно иметь дело с честным полицейским. Прошу только об одном: нигде не упоминать, благодаря кому Ханзи Краус дал свидетельские показания.
– А вот это вполне допустимый компромисс, – кивнул Фабель. – Еще раз спасибо, герр Илмаз. Всего хорошего.
По дороге в управление Фабель держал все окна машины открытыми и с ужасом гадал, сколько дней дух Ханзи Крауса будет выветриваться из «БМВ». Передавая бродягу Вернеру Мейеру, он попросил принести гостю что-нибудь из столовой. Однако у него было подозрение, что Ханзи Крауса скоро потянет «подкрепиться» другим образом – его глаза уже сейчас нехорошо бегали, а в жестах замечалась суматошность. Когда желание ширнуться станет нестерпимым, Ханзи Краусу будет глубоко наплевать на свидетельские показания, поэтому с подписанием протокола надо спешить.
В своем кабинете Фабель стал решительно расчищать письменный стол. Долой папки, долой бумаги, в сторону клавиатуру компьютера и мышку. Затем он достал из нижнего ящика стола огромный альбом для рисования и развернул его на столешнице.
Ему вдруг вспомнился журнальный столик в квартире Ангелики Блюм. По словам Браунера, журналистка когда-то делала то же самое – освободила стол и что-то на нем разложила… Фабель вздохнул. Его до сих пор грызло чувство вины за то, что он отмахнулся от ее звонков. Мог ли он знать, что все так повернется?
Именно это имя он написал фломастером первым – «Ангелика Блюм». И обвел кружком. Затем возникли кружки «Урсула Кастнер» и «Тина Крамер». Затем он разделил страницу жирной вертикальной чертой, слева от которой остались три жертвы. Справа Фабель написал «Ганс Клугманн» и «Джон Максвейн». Еще одна вертикальная линия. Новую колонку начинало названное Махмудом имя: «Василь Витренко».
Полчаса спустя на странице было шесть колонок имен, дат и ключевых фактов. Во всех колонках было много строчек, только кружок «Василь Витренко» стоял сиротой. Фабель указал стрелками все возможные связи и совпадения. Ничего нового в результате не появилось, зато представала четкая общая картина следствия. И был важен сам процесс нанесения на бумагу каждого факта и попутное новое обдумывание этого факта в контексте всего дела.
Одна фамилия регулярно появлялась чуть ли не во всех колонках: Айтель. Первая жертва, Урсула Кастнер, занималась проектом «Новые горизонты», мотором которого была «Айтель паблишинг груп». Со второй жертвой, Тиной Крамер, у Айтелей не просматривались связи. Зато третья жертва, Ангелика Блюм, была знакома с Айтелем-младшим и в отеле «Альтона Кроне» задавала из толпы журналистов неприятные вопросы Айтелю-старшему. По словам ее подруги Эрики Кесслер, она собирала материалы для критической статьи как минимум об одном из Айтелей. Джон Максвейн опять-таки консультировал «Айтель паблишинг груп». Каким боком ко всему этому относилась украинская мафия под началом Витренко, Фабель не представлял. Клугманн имел задачей раздобыть информацию об украинцах – и был застрелен из украинского пистолета. Разумеется, его застрелили не украинцы; после разговора с Ханзи Краусом Фабель был уверен в этом почти на сто процентов… Еще один стоящий на обочине факт – Ангелика Блюм писала что-то о бесчинствах российского спецназа, сравнивая его с немецким сто первым резервным полицейским батальоном времен Второй мировой войны.
Фабель терялся в догадках и относительно напавшего на него старика славянина. Был ли этот зеленоглазый черт самим полковником Витренко? Фабель не имел даже приблизительного понятия о возрасте Витренко. Неужели семидесятилетний старик?
Бургомистр Ганс Шрайбер был самой эффектной фигурой в фабелевском списке: знаком с двумя из жертв, одна из них была его любовницей. И он последним видел Ангелику Блюм живой – если не считать убийцу.
Фабель откинулся на спинку кресла и задумался. Чтобы двигаться дальше, ему необходимо побеседовать с Айтелями – и с отцом, и с сыном. Он должен посмотреть, как они отреагируют на упоминание имени Максвейна. Фабель сомневался, что именно Максвейн был серийным убийцей. Но этот хлыщ произвел на него тяжелое впечатление – что-то с ним не так. Фабель перечитал представленную Анной Вольф проработку свидания с Максвейном в пятницу вечером. Группу поддержки возглавлял Пауль Линдеманн. Как Фабель и надеялся, Анна сама выбрала его. В группе поддержки десять человек. Двое будут в клубе, остальные – в трех машинах и на двух мотоциклах. Линдеманн в фургоне, начиненном электроникой, с двумя спецназовцами при автоматах. Этот фургон будет командным центром. Юркие мотоциклы, срезающие углы, должны были подстраховывать – за «порше» трудно угнаться, если Максвейн захочет уйти. Ван Хайден правильно ворчал: операция получалась дорогой и громоздкой. И основывалась единственно на смутных предположениях.
Все было продумано и на бумаге выглядело безупречно. Однако Фабель все еще колебался, давать ли «добро» на проведение операции. С одной стороны, даже если Максвейн не Сын Свена, от него можно ожидать всякого, и боязно подвергать Анну такому риску. А если он убийца, то совать ему в лапы Анну и вовсе преступление. Какая-нибудь нелепая случайность может все повернуть так, что и десять сотрудников прикрытия не сумеют ей помочь. С другой стороны, если Максвейн расколет Анну или заметит слежку, можно налететь на обвинение в незаконном преследовании. И придется отбиваться в суде…
