Нигде мрачные Средние века не были мрачнее, чем в землях викингов. Могучие культы процветали: их верования и обряды формировались вокруг сокровенных понятий. Одним из самых ужасных ритуалов был обряд «кровавый орел».
Обряд принесения человеческой жертвы.
Часть первая Среда, 4 июня, и четверг, 5 июня
Архив управления полиции Гамбурга, комиссия по расследованию убийств
От: Сына Свена
Кому: Гаупткомиссару Йену Фабелю
Отправлено: 3 июня 2003, 23.00
Тема: ВРЕМЯ
ВРЕМЯ – СТРАННАЯ ШТУКА, НЕ ПРАВДА ЛИ? Я ПИШУ, А ВЫ ЧИТАЕТЕ, И ЭТО ВРОДЕ БЫ СОЕДИНЯЕТ НАС В ОДНОМ МОМЕНТЕ ВРЕМЕНИ. В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ЖЕ Я ПИШУ ЭТО ПИСЬМО, А ВЫ, ГЕРР ГАУПТКОМИССАР, СПИТЕ. ТОТ, КТО ДОЛЖЕН СТАТЬ МОЕЙ СЛЕДУЮЩЕЙ ЖЕРТВОЙ, ПОКА ЕЩЕ ЖИВ. НО К ТОМУ ВРЕМЕНИ, КОГДА ВЫ БУДЕТЕ ЭТО ЧИТАТЬ, ОН УМРЕТ. НАШ ТАНЕЦ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.
БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ЖИЗНИ Я ОСТАВАЛСЯ НЕЗАМЕТНОЙ ФИГУРОЙ НА ГРУППОВЫХ ФОТОГРАФИЯХ. ВСЕГДА ЗАТЕРЯН СРЕДИ ДРУГИХ. ОДНАКО ГЛУБОКО ВО МНЕ, О ЧЕМ НЕ ПОДОЗРЕВАЛИ НИ Я, НИ МИР, ЛЕЖАЛО СЕМЯ ЧЕГО-ТО ИСТИННО ВЕЛИКОГО И БЛАГОРОДНОГО.
ТЕПЕРЬ ЭТО ВЕЛИКОЕ И БЛАГОРОДНОЕ ВДРУГ ЗАЯВИЛО О СЕБЕ. Я НЕ ТРЕБУЮ ПОКЛОНЕНИЯ: Я ВСЕГО ЛИШЬ ДВЕРЬ, ЧЕРЕЗ КОТОРУЮ НЕЧТО ВЫСШЕЕ ВХОДИТ В СЕЙ МИР. ВЫ ЗНАЕТЕ, НА ЧТО Я СПОСОБЕН: ВЫ ВИДЕЛИ СОВЕРШЕННОЕ МНОЙ ДЕЯНИЕ. ОТНЫНЕ ПОВТОРЯТЬ ЕГО СНОВА И СНОВА ЕСТЬ МОЙ СВЯЩЕННЫЙ ДОЛГ, МОЯ МИССИЯ. ВАШ ЖЕ ДОЛГ – ОСТАНОВИТЬ МЕНЯ. ВЫ БУДЕТЕ ИСКАТЬ МЕНЯ ВЕЧНО, ГЕРР ФАБЕЛЬ. А Я ТЕМ ВРЕМЕНЕМ РАСПРАВЛЮ КРЫЛЬЯ ОРЛА ВО ВСЮ ИХ ЦАРСТВЕННУЮ ШИРЬ. Я ОСТАВЛЮ КРОВАВЫЙ СЛЕД НА НАШЕЙ СВЯЩЕННОЙ ЗЕМЛЕ.
ВЫ МОЖЕТЕ ОСТАНОВИТЬ МЕНЯ, НО ВЫ МЕНЯ НИКОГДА НЕ ПОЙМАЕТЕ.
ХВАТИТ МНЕ ПРОЗЯБАТЬ НЕПРИМЕТНОЙ ФИГУРОЙ НА ГРУППОВОМ ФОТО! ПОРА ВЫЙТИ В ЦЕНТР.
СЫН СВЕНА.
Среда, 4 июня, 4.00. Пёзельдорф, Гамбург
Преобладающая стихия Гамбурга – вода. В Гамбурге больше каналов, чем в Амстердаме или Венеции. И ни один европейский город не может похвастаться таким большим водоемом в самом центре города, как гамбургское озеро Альстер. Плюс к этому вода щедро льется с неба круглый год. И сегодня вечером, после убийственно душного дня, небеса разверзлись с особенным ожесточением.
Пока снаружи бесновалась и гремела гроза, в голове спящего Фабеля тоже творилось нечто невообразимое. Ему снилось что-то спутанное, составленное из перемешанных концовок и начал. Люди, разделенные десятилетиями, сходились в его кошмаре, чтобы жить в одном пространстве и времени. Фабелю по большому счету снилось всегда примерно одно и то же: отвратительный раздрай реальной жизни. Ничто не доводится до ума. Всем на все наплевать. Никто от усердия не переломится. Иногда факты сразу по дюжине нераспутанных уголовных дел метались из угла в угол его спящего мозга, сталкиваясь и сцепляясь. В сегодняшнем сне Фабель, как и во многих прежних кошмарах, шел через толпу из людей, убитых в Гамбурге за последние пятнадцать лет. Землистое лицо каждого покойника он знал и помнил так, как другие знают и помнят лица родных и близких. Но те в толпе, чьих убийц он засадил в тюрьму, не узнавали его и равнодушно проходили мимо. Этих равнодушных мертвецов, слава Богу, было большинство. Однако жертвы нераскрытых преступлений впивались в Фабеля обвиняющими яростными глазами и возмущенно демонстрировали ему свои раны. В какой-то момент толпа расступилась и выпустила ему навстречу Урсулу Кастнер, которая шла прямо на него, словно хотела наброситься на герра гаупткомиссара с кулаками. На Урсуле Кастнер был тот же изысканный серый жакет от «Шанель», что и в единственный раз, когда Фабель ее видел. Пока она шла к нему, пятнышко крови на сером жакете стремительно расползалось, и Фабель зачарованно наблюдал, как оно становится все больше, больше, больше… и ярче, ярче, ярче… Бескровные серые губы покойницы шевельнулись и беззвучно спросили его: «Почему же ты не поймал его?» Фабелю показалось очень странным, что ее губы шевелятся и он понимает вопрос, хотя голоса не слышит. Это потому, что он видел ее только раз, мертвой, и никогда не слышал, как она говорит? Но потом до него вдруг дошло: ну да, так и должно быть, ведь ей же выдрали легкие, и в пустой груди не было воздуха, на который могли бы опереться звуки…
Резкий звонок вырвал его из сна. За огромным окном – от потолка до пола и от стены до стены – грохотал гром, а ливень хлестал по стеклам. Еще дурной от сна, глупо хлопая глазами, он нащупал трубку на тумбочке у кровати.
– Да, слушаю.
– Привет, Йен. Это Вернер Мейер. Шеф, вам стоит сюда приехать… тут опять то же самое.
Танцующие в небе молнии снова и снова высвечивали черные силуэты телевизионной башни и шпиля церкви Святого Михаэля – словно плоский задник исполинской сцены. Дворники принадлежащего Фабелю «БМВ» даже на максимальной скорости не справлялись с вязкими водяными бомбочками, которые с бешеной частотой взрывались на всем пространстве ветрового стекла, уличные лампы и фары встречных автомобилей расплывались в многоконечные звезды. Возле городского управления полиции он подобрал Вернера Мейера, и теперь пальто его дородного подчиненного, занявшего все кресло пассажира, наполняло автомобиль острым запахом мокрой ткани.
– Действительно похоже на дело рук нашего типа? – спросил Фабель.
– Если верить детективам из участка на Давидштрассе, то да… чертовски похоже!
– Черт! – ругнулся Фабель по-английски. – Стало быть, наш парень, теперь уже без сомнения, серийный сукин сын. Вы звонили судмедэкспертам?
– Да. – Вернер Мейер раздраженно передернул необъятными плечами. – Увы, опять пришлют придурка Мёллера. Будет на месте раньше нас. А Мария, Пауль и Анна ждут нас на Давидштрассе.
– Что с электронной почтой? Получили новое послание от этого типа?
– Пока ничего нет.
Проехав по Ост-Вестштрассе в Санкт-Паули, фабелевский «БМВ» покатил по Репербану – гамбургской «греховной миле», которая и в пять утра горела безрадостными неоновыми огнями. Когда машина свернула на не менее греховную Гроссе-Фрайхайтштрассе – улицу Большой Свободы, ливень перешел в моросящий дождь. Справа и слева кипела война между традиционным кондовым пороком и импортным мещанским ширпотребом. Порномагазины, стрип-клубы и пивные, некогда здешние абсолютные властелины, безуспешно пытались отразить натиск новомодных винных баров и местных копий шоу-хитов Бродвея или лондонского Уэст-Энда. Яркие неоновые вывески «Секс живьем», «Пип-шоу» и «Крутое порно» теперь были вынуждены конкурировать с еще более яркими световыми рекламами «Кошек», «Короля-Льва» и «Mamma mia». Фабель в глубине души считал откровенный разврат здоровее слюнявых мюзиклов, в которых голого женского тела, кстати, тоже хватает.
