так и палит. Надо по- весеннему одеться. Надену и кружевную шляпку с цветами, которую купила в Вене, – говорила она.
– А я останусь в своей барашковой скуфейке. Правду Нюренберг говорит, что она придает мне больше солидности при здешних фесках и французских шляпах котелком.
К одиннадцати часам супруги были уже одеты, выходили из своей комнаты и в коридоре столкнулись с Нюренбергом.
– А что ж вы мне счет-то, почтеннейший? – спросил его Николай Иванович.
– Поздно теперь, эфендим. Пора ехать мечети осматривать. Счет расходов я вам уже сегодня вечером представлю сразу за два дня, – отвечал Нюренберг. – А уж теперь позвольте мне на расходы два золотого монета. Теперь мы поедем в такого место, где везде бакшиш. Бакшиш направо, бакшиш налево.
– Берите… Только я боюсь, как бы нам не сбиться…
– О, все записано! Каждого вашего пиастр записан. Адольф Нюренберг честного человек и представит вам самого подробного счет.
Лишь только супруги спустились вниз на подъемной машине, как к ним подскочил прилизанный обер-кельнер с таблетками и с карандашом.
– Et déjeuner, monsieur?.. – обратился он к Николаю Ивановичу.
– Какой тут дежене, если мы едем мечети осматривать! – воскликнул тот по-русски. – Когда мы есть хотим, вы нам есть не даете, а когда нам некогда, с дежене лезете.
– А обед, монсье? В восемь часов у нас обед. Прикажете вас записать на сегодня? – догнал Николая Ивановича обер-кельнер уже у дверей.
– Нет-нет! И обеда вашего не надо! – замахал руками тот. – Керосиновым светом только, фраками да хорошей посудой кормите, а супу по полтарелке подаете, да рыбку величиною с корюшку. Я у вас и жить-то не хочу в гостинице, не только столоваться! Надоели вы мне хуже горькой редьки своими лощеными харями во фраках!
Обер-кельнер отскочил в недоумении. Супруги вышли к подъезду и стали садиться в экипаж, но к ним ринулся швейцар с развернутыми веером какими-то билетами и говорил по-французски:
– Сегодня, монсье, у нас в салоне в девять часов большой концерт…
Услыша слова «салон» и «гран концерт», Николай Иванович и на швейцара закричал:
– Пошел прочь! Какой тут концерт! Ну вас к лешему! Уж и без того заставляете постояльцев жить по нотам.
Экипаж помчался, а швейцар так и остался стоять с развернутыми веером билетами.
Спускались вниз по Большой улице Перы, по направлению к мосту, чтобы переехать в Стамбул, где, главным образом, замечательные мечети вместе со стариннейшей из них – Святой Софией – и сосредоточивались. Нюренберг, сидя на козлах, обернулся к супругам и сказал:
– Если я вам покажу прежде всего нашего знаменитого мечеть Ая-София, то вам остальные мечети будет неинтересно уж и смотреть. А потому посмотрим сначала Ени-Джами, или Валиде-Джами, как хотите ее называйте. Это тоже старинного и замечательного мечеть. Она будет сейчас, как только мы переедем Нового мост. Этого мечеть построила мать Магомета Четвертого в семнадцатого столетие. Я мог бы вам прочесть от этого мечеть целого ученого лекция, но зачем? Скажу только, что Ени-Джами почти копия с византийского стиль Ая-София. А с Ени- Джами есть опять хорошего копия мечеть Сулеймание. А с Сулеймание еще копия мечеть Мехмедие. В которого годы они построены и какого султаны их строили, вам говорить не надо?
– Нет-нет! Бог с ними! Ведь мы все равно забудем, – махнул рукой Николай Иванович.
– Так вот сейчас будет Ени-Джами. О, это замечательнаго постройка! Вся внутренность ее из пестрого персидского фаянсового изразцы. Ах, бог мой! Я и забыл сказать вам самого главного. Надели ли вы на себя ваши калоши? – воскликнул Нюренберг.
– А что? – спросила Глафира Семеновна. – Я в калошах.
– И очень хорошего дела сделали, мадам. Тогда вам не придется надевать старого скверного туфли, когда вы войдете в мечеть… В сапогах в мечеть входить нельзя. Нужно или снять своего сапоги, или надеть туфли, которые вам подадут. А так как вы в калошах, то вы снимете своего калоши, и это будет считаться, что вы сняли сапоги.
– А мне, стало быть, придется туфли надевать? – задал вопрос Николай Иванович. – Я без калош.
– Туфли, туфли. Соломенного туфли. А в них так неловко ходить, что вы будете на каждого шагу спотыкаться. Ах, зачем вы не надели калоши!
– Но ведь вы не предупредили меня.
– Да, я дурак, большого дурак. Впрочем, мы дадим турецкому попу бакшиш, и вы наденете туфли на вашего сапоги, – решил Нюренберг.
– Пожалуйста, Афанасий Иваныч, устройте. А вы сами-то в калошах?
– Я? По своего обязанности я даже в самого жаркого погода, в июле месяце, в резинкового калоши. Как мне быть без калоши, если я каждого день ступаю ногами на священного мусульманского пол! – отвечал Нюренберг.
Бойкие кони несли коляску по мосту. Нюренберг указал по направлению виднеющегося большого плоского купола, окруженного многими маленькими, такими же плоскими куполами, и произнес:
– Вот она, Ени-Джами. Она вся покрыта свинцом… Ее всегда узнаете по двум минаретам. У нее только два трехъярусного минареты.
Вот и конец моста. Начался старотурецкий Стамбул. Свернули на площадь, уставленную ларьками и крытыми лавками, в которых оборванные турки продавали разную рыбу, и перед глазами путешественников вырисовалась, хотя несколько и прикрытая домами, вся мечеть своим фасадом.
У ларьков шла перебранка. Турки, и продавцы и покупатели, как-то не могут обойтись без перебранки. Стояли ослы с корзинками, перекинутыми через спины и тоже наполненными рыбой, и по временам кричали самым пронзительным криком. Между покупательницами было заметно несколько негритянок в красных кумачовых платьях и с завязанными белыми платками ртами и подбородками.
– Балык-базар… Рыбного рынок, – отрекомендовал площадь Нюренберг и прибавил: – По-вашему, по-русскому, балык – соленого и сушеного спина от осетрина, а по-турецкому балык – всякого рыба.
Бакшиш направо, бакшиш налево
Экипаж подъехал к мечети Ени-Джами. В мечеть вела снаружи широкая гранитная лестница, прямая, без площадок, ступеней в тридцать. Нюренберг соскочил с козел, помог Глафире Семеновне выйти из экипажа и сказал:
– По этого главного лестнице я вас в мечеть не поведу. Если я вас поведу по этого лестнице – сейчас подай за вход серебряного меджидие и бакшиш направо, бакшиш налево. А я люблю, чтобы для моего клиентов было экономия. Мы этого мечеть и без меджидие посмотрим, а только дадим хорошего бакшиш здешнего дьячку. Пожалуйте за мной. Мы с другого хода.
И он повел супругов. Они обогнули мечеть, подошли к ней с другой стороны и остановились около громадных старых дверей, обитых железом. Двери были заперты, но висел деревянный молоток. Нюренберг взял молоток и стал дубасить им в двери. Долго никто
