и рывками, как будто носильщики жаждут усугубить наши страдания. Когда паланкин бухают на землю, Мэйлин едва не падает с сиденья.
Дверца распахивается, чьи‑то руки выволакивают ее наружу. Когда я выхожу, то вижу, что мы находимся во внутреннем дворе перед входом в неизвестный мне зал. Госпожа Чжао выскальзывает из второго паланкина и присоединяется ко мне, мы вместе следуем за стражниками, которые тащат Мэйлин. На ее халате, на спине и ниже, видна запекшаяся кровь. Она слишком слаба, чтобы идти самостоятельно, и ее голые ступни волочатся по брусчатке пятками кверху. Никто из мужчин даже не удосужился взглянуть на ее обнаженные ноги, а значит, дело крайне серьезное.
Мы входим в зал. Мужчины, облаченные в чиновничьи одеяния, стоят, прислонившись к стенам. Перед нами на возвышении два трона, один из которых занят. Это император!
Нас с госпожой Чжао толкают вперед. Когда мужчина, держащий меня за плечо, разжимает руку, я падаю ниц – госпожа Чжао рядом со мной – в полной покорности.
– Я стремился сделать дворец местом добрых помыслов и праведных поступков.
Голос императора совсем не такой, как я могла бы себе представить, если бы хоть на минуту задумалась об этом. Он говорит как обычный человек – словно мой муж или дед, – но слова, произнесенные этим заурядным голосом, отзываются дрожью в моем теле.
– У меня только одна жена. Императрица Чжан – луна для моего солнца. Когда‑нибудь она станет вдовствующей императрицей и будет помогать нашему сыну править Китаем. Но ты, – он поднял палец, указывая на Мэйлин, – своим мерзким поступком оскорбила ее взор. Я выражаю возмущение от имени императрицы, которой пришлось лицезреть подобную грязь в Великих покоях!
Мэйлин беззвучно плачет.
– Я обсудил это преступление с моими советниками в Управлении наказаний, а также с теми, кто следит за Управлением ритуалов и церемоний, – продолжает император. – Мне рекомендовано немедленно предать преступницу смерти. Поскольку ты женщина, я не вижу причин продлевать твои страдания, хоть это и могло бы послужить предостережением для других. Обезглавливание будет быстрым и безболезненным.
В этот момент открывается пара двойных дверей. Входят императрица, за ней госпожа Лю, вдова Бао и некоторые другие дамы, составляющие ей компанию в Великих покоях.
– О, дражайший супруг, – говорит императрица Чжан с официальным поклоном. Затем она поднимается на помост и садится на свой трон. Одна из придворных дам расправляет одеяния императрицы так, что они разлетаются легким облаком, из-за чего Сострадательная выглядит миниатюрной в океане вышитой парчи, но при этом равной по достоинству и власти императору. Остальные женщины расходятся по обе стороны от меня и госпожи Чжао.
– Ты должна находиться рядом с нашим сыном, – говорит император. – И не покидать спальню целый месяц.
– Да, дражайший супруг, – спокойно отвечает императрица Чжан. – Я нарушила традицию, чтобы обратиться к вам.
– Пожалуйста, продолжай.
Когда императрица Чжан начинает, я понимаю, что она собирается раскрыть те качества, благодаря которым носит имя Сострадательная. Я молюсь, чтобы у нее получилось.
– Повитуха поставила рождение следующего императора выше безопасности себя и своего ребенка, – говорит императрица.
– Какое это имеет значение, если она оскорбила твой взор?
– Я прошу вас проявить благосклонность!
Император непоколебим.
– Я принял решение!
Императрица Чжан жестом показывает на стоящих перед ней женщин.
– Каждая из нас умоляет вас…
После этих слов я обретаю мужество.
– Я хотела бы сказать несколько слов от имени повитухи.
Император выглядит испуганным. Некоторые из мужчин в парадных одеяниях недовольно ворчат.
– Императрица Чжан воистину Сострадательная, – говорю я. – А вы, император Хунчжи, образец Великого управления.
– Это еще кто?
Вопрос императора адресован не мне, но я все равно отвечаю.
– Я Тань Юньсянь, врач, наблюдала за родами вашего сына. Я родом из Уси. Мой отец, дед, прадед, а также мой дядя преданно служили империи на протяжении многих поколений.
Император машет кому‑то рукой, и тот подходит, чтобы получить указания. Затем этот человек быстро выбегает из зала. Я подозреваю, что он пошел проверить все сказанное мной, но я не могу ждать подтверждения и продолжаю говорить, указывая на Мэйлин:
– Я прошу императора Хунчжи посмотреть на эту женщину. Представьте, что она должна была чувствовать. Представьте, что должна была чувствовать ее высочество. – Я кладу свои руки на живот, и его глаза расширяются, когда он понимает, что скрывается под складками халата. – Представьте себя на нашем месте. Вообразите, как существо внутри вас вырывается из тела.
Император морщится и отводит взгляд.
– Это происходило с повитухой так же, как и со мной, – добавляет императрица, чтобы подчеркнуть мою мысль.
– Но повитуха продолжала выполнять свои обязанности, – продолжаю я, – ни разу не нарушив долг перед императрицей. Повитуха была готова отдать свою жизнь и жизнь своего ребенка. Он не выжил. Неужели вы теперь накажете эту женщину, которая так дорого заплатила за то, чтобы совершить достойный и праведный поступок?
Император взвешивает мои слова, но я сомневаюсь, что они изменят его мнение.
Позади меня раздается тоненький голосок:
– Оставьте повитуху в живых!
Я оглядываюсь, чтобы посмотреть, кто говорит, и вижу, что госпожа Лю опускается на колени и упирается лбом в пол.
– Да, сохраните ей жизнь! – Вдова Бао подходит к невестке. Она стара. Ей нечего терять.
Тогда другие женщины присоединяются:
– Оставьте повитуху в живых! Оставьте повитуху в живых!
Еле заметная улыбка расплывается по лицу императора. Как только в зале воцаряется тишина, он говорит:
– Повитухе сохранят жизнь, но все равно накажут. – Его слова повисают в воздухе. – Тридцать ударов. До конца своей жизни она не имеет права показываться в столице. И наконец, награды, которые она должна была получить, ей не достанутся!
Императрица кивает.
– Пусть они перейдут к доктору Тань.
– Ты действительно сострадательна, – признает ее муж.
Когда стражники уводят Мэйлин, императрица Чжан окликает их.
– Будьте осторожны. Используйте кнут, а не тяжелый прут. Она очень красивая. Она много потеряла и скоро потеряет еще больше. Пусть она сохранит лицо.
Нас с госпожой Чжао возвращают в нашу спальню. Маковка заваривает нам чай, но мы к нему не притрагиваемся. Каждая минута кажется часом. Мое тело напрягается всякий раз, когда я слышу шаги или голоса в коридоре. Наконец Линь Та открывает дверь. Вносят носилки и ставят на пол. Мэйлин лежит лицом вниз, ее лицо скрыто длинными прядями волос, распустившимися во время наказания. Правая рука свесилась с носилок и безжизненно лежит на ковре. Задняя часть ее халата, от ворота до лодыжек, пропитана кровью разных оттенков и консистенций – от пунцовой до темно-ржавой, от сочащейся и уносящей драгоценную жизненную силу до сгустков. Маковка, знающая о
