очень опасную авантюру. Какой тебе смысл идти? Никакого. А если я пойду одна и меня там убьют, на этом все и кончится, ты ни при чем.
– Я еду с тобой, – уперся он, – и не дам тебя в обиду.
– А что ты сможешь сделать? В обморок на нее упадешь?
– Я спас тебя в Скибо. Я еду с тобой. – Он встал, зашел в ванную и запер дверь.
Что есть, то есть. Он ведь и правда спас меня. Теперь осталось только поболтать с дочурками. Я позвонила Хэмишу, и мы устроили словесную перепалку при детях.
– Ну как ты?
– Я отлично, Анна, а ты как сегодня?
– Как вы перебрались, нормально?
– Даже лучше, чем рассчитывали. Номера нам дали классом повыше, так что оно того стоило.
– Ну да, я тут в опасности, а он там деньги бережет. Так держать.
– Да, сберегли пару десятков тысяч евро, так что по итогу все окупилось. – Как я и говорила, он бывает суховат.
Мы оба подсознательно понимали, что не стоит раскрывать, где мы находимся, чисто на всякий случай. Правда, Хэмиш обмолвился про какую-то поездку и перелет, так что, насколько я могла судить, они уже были далеко не в Португалии.
Я слышала, как девочки на фоне смотрят телевизор. Он передал им трубку.
Мы поболтали, все как обычно. Нет смысла пересказывать. Мы делали вид, что все в порядке, и болтали всякую чепуху, хоть для меня это и было бесценно. Я все твердила, как я их люблю и как я рада, что им там так весело. Джесс болтала без умолку. По-моему, она пыталась уверить меня, что я для них на первом месте. Не хотела лишний раз упоминать Эстелль или хорошо при мне о ней отзываться. Но я им не желала будущего, в котором я всегда соперничала бы с Эстелль. Не такого я для них желала.
И попросила Джесс позвать к телефону Эстелль. Она спросила, точно ли все будет в порядке. И я ответила, конечно, мы же друзья. Папочка ее еще и знать не знал, а мы уже дружили, ты разве не помнишь?
Она передала трубку Эстелль.
– Эстелль?
– Да?
– Ты в курсе, что происходит?
– Да.
– Если что-то случится, я хочу, чтобы девочки запомнили нас лучшими друзьями. Можешь чуточку приободриться?
– А, да, конечно же! Конечно, Анна, по этому поводу даже не волнуйся.
Эстелль питала те же слабости, что и я. Может, этим мы друг другу и понравились. Она сказала:
– Девочки вели каникульные дневники, они потом тебе покажут, чем все это время занимались. Они тебе расскажут обо всем, как вернутся. – Не описать словами тот момент, когда ты осознаешь, что неродной человек любит твоих детей ничуть не меньше тебя, очень уж яркое чувство – обжигающая смесь из благодарности, и облегчения, и любви.
– Я его не била, Эстелль. Просто чтобы ты знала. И между нами все было кончено. Тут он не соврал. У нас и правда не клеилось.
– Ну и отлично! – ответила Эстелль на публику, не мне. – А как там Фин?
Фин до сих пор сидел в ванной. Из крана в раковине подозрительно долго хлестала вода.
– Фин притворяется, что моет руки, но, по-моему, на самом деле срыгивает хлопья.
Она хохотнула, и я тоже рассмеялась с ней на пару. Дверь в ванную открылась, и оттуда вышел Фин.
– Можно мне с ним поговорить?
Я перехватила взгляд Фина.
– Если честно, Эстелль, не уверена, захочет он с тобой говорить или нет…
Но Фин захотел. Он потянулся к телефону, взял трубку и ушел в другую комнату. Говорил он шепотом. Я не знаю, что они обсуждали. Но когда Фин вернулся, звонок он уже сбросил, а глаза у него покраснели.
– Что ты ей сказал?
– Попрощался, – он взглянул на меня. – Жить дальше иногда так тяжело. Тебе не кажется?
Я забеспокоилась, что, по его словам, Фину без разницы, пусть даже нас сегодня убьют.
Тяжело, но это если моей жизни ничего не угрожает, а иначе я им всем задам.
Он улыбнулся.
– К черту это все, поехали к Гретхен.
– Ты же собираешься вернуться, правда, Фин?
– Да. – Но прозвучало это неубедительно.
– Только действуй по плану.
– Конечно.
Я знала о его депрессии и безрассудстве, знала, что он исхудал и что мне лучше было бы оставить его в том отеле. Я позволила ему пойти со мной, потому что испугалась идти в одиночку. Я трусиха, и подруга из меня плохая.
Мы спустились по лестнице.
В том отеле нам явно было не место. Остальные гости расхаживали в повседневных кашемировых свитерах и платьицах от-кутюр. Пока мы шли по вестибюлю к парадному выходу, я заметила на крохотной дощечке за стойкой ресепшена расценки на номера. Наши апартаменты стоили шесть тысяч за ночь. Тогда я чуть ли не понадеялась, что назад мы уже не вернемся. А то пришлось бы сотню лет в судомойках ходить.
47
Вилла Тайглер стояла не у самой дороги, а поодаль, скрытая за тенистой аллеей и стеной в два с половиной метра, поблескивавшей сверху битым стеклом. По оба конца на высоких столбах были прикреплены камеры. Ворота серого металла, высоченные и зарешеченные, в тон металлической панели, перегородившей вид на дом.
Фин достал телефон, подсоединил микрофончик и включил диктофон.
– Вот мы и подошли к воротам виллы, – торжественно заявил он. – Идем на встречу с Гретхен Тайглер. Ворота довольно внушительные, на трех огромных засовах, и повсюду камеры.
Он кивком показал мне на звонок. Я сделала глубокий вдох, занесла руку и нажала на кнопку. Но мы ничего не услышали.
На месте домофона висела металлическая серая коробочка с микрофоном и маленьким стеклянным глазком. Надо думать, за нами уже наблюдали. Фин опять сделал мне знак кивком, и я занесла было руку, но тут тяжелый засов на дверях отворился. Фин толкнул створку плечом, и мы проникли на территорию особняка.
С тусклой парижской улочки мы вдруг словно попали в совсем другой мир. Заровненный белый гравий обрамлял два симметричных квадратных газона по обе стороны дорожки, ведущей по извилистым ступенькам к двери. Дом представлял собой девятнадцатого века виллу, двухэтажную, довольно скромных размеров, бледно-желтого цвета с выкрашенными в зеленый лепными лозами, обвивавшими по диагонали фасад. Снизу лозы были пышные и разлапистые, а кверху все мельчали, становились все детальнее. Довольно миленько.
Засов на воротах закрылся у нас за спиной. Вот мы и попались в ловушку.
Мы переглянулись. Я понадеялась, что с виду я не
