и, прежде чем мы открываем двери для покупателей, кладу его в конверт и отправляю почтой Амиле, ведь читать она уже не может. Зато может смотреть на картинки. И вот я каждое утро отправляюсь на почту. Каждое утро целую конверт и шепчу ее имя. Моя Амила стоит десяти таких Гретхен Тайглер, и моя Амила умирает, а с ней умираю и я. А теперь выметайтесь отсюда и даже не думайте опять приходить.
Что мы и сделали.
На улице Фин достал из кармашка телефон, вытащил микрофон, положил его в мешочек и затянул шнурок. А затем убрал в карман.
– Не уверен, стоит ли использовать эту запись, – сказал он.
Наверное, мы оба слегка присмирели.
– Да. Лучше сотрем ее. Можно пересказать все самим.
Мы немного прошлись. Я размышляла о Сабине, о ее готовности к тому, что люди будут дурно думать, о непреклонности ее любви. Она могла соврать, но это, как мне кажется, вряд ли.
Тайглер беспощадно распоряжалась данной ей властью. Столько жизней исковеркала. У нее и тут могли быть шпионы, она могла уже узнать, что мы ходили к Сабине. Вдруг мы и ее подвергли ужасной опасности, одним уже разговором, как Джулию.
Я вдруг выпалила:
– Ну его на хрен, сил моих больше нет. Поеду в Париж, посмотрю в лицо хоть этой Гретхен Тайглер.
– Но ведь в Париже Дэми, – возразил Фин.
– Буду ему только рада.
Мы двинулись дальше, пытаясь понять, что теперь будет. Я думала, что Фин решит остаться или поедет к другу в Клермон-Ферран. Но он вдумчиво кивнул и сказал:
– Хорошо. Я с тобой.
В поезде в Париж я отправила эсэмэску Дофин Луар:
Буду завтра на вилле в Нейи. Передайте Гретхен, что я буду говорить только с ней.
Та ничего не ответила.
46
Мы снова напились, и снова в поезде, но в этот раз вышло тоскливее, Дэми-то с нами не было, и байки травить было некому.
В Париж мы приехали еще довольно поддатые.
Я искренне не понимаю, как мы очутились в таком дорогущем отеле. Не знаю, на такси мы добрались или как так получилось. От вокзала вроде бы далековато, чтобы добираться пешком. А может, и пешком дошли. Понятия не имею. Помню все отрывками.
Но мы туда добрались и поняли, что это гостиница, по огромной вывеске «ОТЕЛЬ», потому и зашли.
Мы были пьяные, измотанные и растрепанные. Пошатываясь, мы подошли на ресепшен. Никто не попросил нас уйти. Я смутно помню, как ухмылялась красивая девушка, объясняя нам про завтраки, а Фин рядом со мной легонько покачивался на каблуках.
Она сказала, что у них остались только апартаменты. Я подумала, может, она нас спутала с какими-то высокопоставленными пьяницами, но та взяла у нас паспорта, отсканировала их и вернула. К Фину она обратилась по имени, поприветствовала его, и другой мужчина проводил нас к лифту. Вроде бы мужчина.
В апартаментах была гостиная с огромным телевизором и диваном с кучей подушек. Все в бежевых тонах. После гостиной шла обеденная комната, а из нее дверь вела в спальню с гигантской манящей кроватью – изголовье в сером шелке, накрахмаленные белые льняные простыни и чересчур много подушек.
Фин попытался сунуть нашему провожатому чаевые, но тот отказался от денег.
– Это просто восторг, – сказал он, безо всяких предисловий.
– Чего-о? – Фин еще раз попытался сунуть ему чаевые.
– Подкаст с поезда. Дэми. Гениально. Спасибо, – и вышел, закрыв за собой дверь.
Мы проспали десять часов. Тут ничего интересного не расскажу. Надо отметить, что спали мы с Фином отдельно – я на диване, а он на кровати. В какой-то момент я приняла ванну. А потом принял ванну он. Слушать об этом, в общем-то, скучно, но опыт был божественный. Так чудесно было помыться.
За ночь, пока мы спали, случилось вот что.
Подкаст произвел настоящий фурор. По большей части из-за рассказа Дэми про Ергея и хихикавших на фоне Фина со Звиадом. Я переслушивала эту серию и признаю, она хороша.
А еще: тело Звиада обнаружили в туалете. Его задушили. Звиаду был тридцать один, и в Дурресе у него осталась жена с семилетним сынишкой. Дэми вычислили по записям с камер слежения и пару часов спустя разыскали в районе площади Пигаль. Арестовали и предъявили обвинение в убийстве Звиада. Убийство Джулии ему не вменили. На самом деле его звали Ергей.
Проснувшись наутро, мы ничего об этом знать не знали, а проснулись мы поздно, часам к десяти, и заказали завтрак в номер. Подвезли тележку с кофе, круассанами с джемом и мюсли в миндальном молоке. Мы открыли шторы в гостиной и сели завтракать, закинув ноги на стол, разглядывая из окна парижские крыши. А если встать на стул и сильно высунуться в окно, то можно было разглядеть и Эйфелеву башню. Мы с Фином оба проснулись с похмелья, не зная забот, и только потом до нас понемногу начало доходить.
Я забеспокоилась. И Фин это заметил.
– Что думаешь сказать ей?
– Думаю рассказать, что случилось с Леоном.
– Разве она сама не знает?
– Надо полагать, что нет.
Я оглянулась на Фина. Он уплетал хлопья с миндальным молоком. Миска была небольшая, но это он уже взял добавку. Сразу видно, что ел с удовольствием. Я улыбнулась.
– Улыбаешься, потому что я сижу ем?
– Нет, я улыбаюсь, потому что мне не все равно. Зависимость, она же как воронка, да? Засасывает всех вокруг. Еще полмесяца – и я буду в слезах ломиться в дверь туалета и умолять тебя хоть крекер съесть.
Фин засмеялся, прикрывая рот рукой, чтобы хлопья не разлетелись в разные стороны.
Он доел вторую порцию. Потом взялся за телефон и стал листать ленту.
– Ни хрена себе. Как все закрутилось-то.
Он показал количество просмотров. Дикие числа, счет шел на сотни тысяч. Тогда, наверное, был самый пик, и лучшего момента для разоблачения Тайглер уже не представилось бы.
– Я еду с тобой, – сказал Фин.
– Никуда ты не едешь.
– Нет, еду. Я еду с тобой.
Мне казалось, Фину лучше со мной не ходить. Все могло закончиться очень плачевно. План был хлипенький: строился он на трех факторах, которые запросто могли накрыться. Мы заспорили, но Фин и слышать ничего не хотел.
– Я еду с тобой, – заладил, и все тут. Планто мы придумали, но на виллу Тайглер ему ехать было необязательно. Я вспомнила, как Джулия лежала на полу, упершись остановившимся взглядом в потолок.
– А вдруг не сработает, Фин? Я ввязываюсь в
