в нашу почтовую ячейку внизу. Название журнала отпечатано принтерным способом. Я его сохранил, только вот найти сейчас конверт – проблема. Зайди посмотри, что у нас творится. Все перевернуто вверх дном. Как найду, сразу покажу, будь уверен.
Алексей в который уже раз поразился необычайной изворотливости Кузовкова.
– А можете отдать саму кассету? – снова закинул удочку Петров. – На время.
– Борисыч! Я тебя не узнаю! Ну, как мы можем отдать единственный имеющийся источник компромата, пусть «хоть и на время»! Немировский подаст на нас в суд, придут ребята из прокуратуры, не имеющие обыкновения предупреждать о своем приходе, а я буду им объяснять, что кассета в ФСБ! Вам это нужно? Но если вы после публикации затребуете ее официальным порядком – конечно, отдам, какие проблемы.
Петров задумался.
– Вот что, хлопцы, – наконец сказал он. – Я уполномочен вам передать: можете действовать по своему плану, нашим планам это не повредит. Но коль скоро вы решили идти самостоятельно, то из неприятностей тоже выплывайте самостоятельно. Мы про этот компромат ничего не знаем, разговора между нами не было. В крайнем случае, конечно, можете рассчитывать на мою помощь, но тогда я должен рассчитывать на ваше сотрудничество. Пока, мне кажется, вы что-то темните.
– Я бы на твоем месте точно так же думал, – кивнул Кузовков. – Да ведь и дело-то темное.
– Смотрите, такие дела стоят жизни. Ну, пока.
Петров повернулся и исчез так же быстро, как и появился. Словно в стену ушел. Человек-невидимка.
– А ты говоришь, пресс-служба Немировского сделает упреждающее заявление! – торжествующе сказал Звонареву Андрей. – Ничего она не сделает! Там рыльце в пуху – ого-го-го! Мы просчитали все в правильном направлении! Немировский не унтер-офицерская вдова, чтобы сам себя высечь! Он сейчас мечется, не понимает: «подстава» наш компромат или разведка боем? Имеются подлинные записи или не имеются? Поэтому-то они и начали со шмонов, а не с угроз! А ты, Алеха, сила! Преклоняюсь!
– Да я-то здесь при чем? – пробормотал Звонарев, искренне сожалеющий, что сногсшибательное сообщение Петрова про телефонные разговоры Немировского придало новые силы кузовковской афере.
– Как – при чем? Только настоящий писатель может придумать то, что было на самом деле! Лубянка поверила!
– Спасибо. Но я бы предпочел, чтобы мои дарования реализовывались на какой-нибудь другой почве, – с горечью сказал Алексей. – Не столь сомнительной.
– Что значит – «сомнительной», если такие разговоры были на самом деле? Мы их просто предугадали! Говорил я тебе: это все равно что писать роман с отрицательным историческим героем! А что касается прозы, не хвылюйся, як кажуть панове украинцы. После триумфального завершения операции выпустим твою новую книжку.
– Новую книжку еще надо написать, – вздохнул Звонарев. – Это тебе не диалог Немировский – Яндарбиев.
– Зато этот диалог повернет историю! Такой шанс, я тебе скажу, выпадает писателю раз в столетие! Слыхал, что сказал Петров? «Наверху назрело понимание»! А я тебе что говорил? Даже ельцинское государство не сможет ужиться с «семибанкирщиной». Если отвернут голову Немировскому, за ним, по логике процесса, последуют другие прозападные олигархи. Ты понимаешь, у истоков чего мы стоим?
– Знавал я одного человека, который хотел отвернуть головы немировским, еще при советской власти. Он застрелился.
– Мы не застрелимся, – пообещал Кузовков. – Что за чушь? Это же больно и безобразно! В нас, слава Богу, больше здорового цинизма, чем в красных. Чуть что, распускают нюни, стреляются, вешаются, выбрасываются из окон… Вот Варенников – молодец! Вчинил встречный иск Горбачеву. А что было бы толку, если бы он застрелился? Ладно, хватит философии, пошли приводить все в порядок. Кстати, будешь звонить по телефону, имей в виду, что он наверняка тоже на прослушке.
Войдя в «предбанник», Алексей увидел Катю, грациозно сидящую на корточках и собирающую бумаги. Ему сразу расхотелось идти в свой отдел, где наверняка царил такой же бардак (он с утра еще у себя не был). Он стоял и смотрел на Катин затылок, по-девчоночьи круглый и наивный. Она подняла голову, встретила его взгляд, покраснела.
– Катя, – сказал Звонарев, хотя еще секунду назад ни о каком разговоре с ней не думал. – Я хочу сказать, что ты прекрасный, сердечный человек. Гораздо лучше меня. А уж о внешности я не говорю. Такая девушка, как ты, – мечта любого мужчины.
– Выходит, что не любого, – едва слышно ответила Катя и опустила глаза.
– Мне уже поздно мечтать о девушках… Нет, дело не в возрасте. У каждого есть своя тайна, и у меня есть. Да, я эгоистичный и зацикленный на себе человек. Но не только этим объясняется мое безобразное поведение по отношению к тебе.
Глаза Кати наполнились слезами. Она отвернулась.
– Дело в том, что… я люблю свою жену. И жить без нее не могу. Это даже не привязанность, это наша общая судьба. Неважно, хорошая или плохая, она – наша. Последний год мы не жили как муж с женой, но это ничего не изменило. У нее были мужчины, у меня – женщины, а стремились мы друг к другу, как прежде. Я не от тебя убегал, я к ней убегал. Ты вот наверняка подумала, что я тебя предал, и правильно подумала. Но сначала я предал ее. Ты, конечно, в этом абсолютно не виновата. Но исправить два предательства сразу я не в состоянии. Я очень благодарен тебе за то, что ты мне помогла в трудную минуту, и раскаиваюсь в том, что сделал тебе больно. Ведь я тебя по-своему тоже полюбил и никогда не забуду то, что ты мне сказала про мой рассказ. Я хочу, чтобы ты знала… Мой цинизм – не от жестокости, а от неуверенности в себе. Но тебе от этого, конечно, не легче. Прости меня, если сможешь.
Катя вытерла слезы, поднялась на ноги.
– Хорошо, что вы мне это сказали. (Она внезапно стала обращаться к нему на «вы».) Да, я вас полюбила. Но я многого не знала. Теперь – знаю. У меня были до вас мужчины. Но любви, как я теперь поняла, не было. Я думала… Я думала, люди могут полюбить друг друга в постели. Оказалось, такая любовь – не самая крепкая. Видимо, сначала должна быть любовь, а потом постель. Так ведь у вас было с вашей женой?
Алексей кивнул.
– Я должна была это узнать, – грустно продолжала Катя. – Хотя бы такой тяжелой ценой. «Ты разбил мне сердце», – говорят об этом в западных фильмах. Сердце! Это просто ничего не значащие слова. Мне кажется, у меня разбито и тело, и душа. Мне сейчас, как никогда, нужен рядом мужчина, но только один мужчина. У меня все ноет по тебе, понимаешь ли это ты? – хрипло
