class="p1">— А от пьющего? От него что — фиалками пахнет? — со смешком спросил Сербин.
— Да не цветочками тоже, — опять закатил глаза Мышковский. Щеки его уже блестели глянцем. — Жарко стало! — Егерь погладил тучный живот. — Итак, на чем мы остановились? Собак нет? Собак найдем! Это пустяк, допустим. Сложнее с людьми. Их одной костью и потрохами не ублажишь.
— Говорите прямее, — попросил Погорельцев.
Толстые щеки егеря повело на кривую ухмылку, но он ее быстро стер и напустил на себя важность. Взяв бутылку, налил, выпил, провел по губам большим пальцем, как если бы расправлял усы или бороду.
— С Петром Петровичем у меня был разговор о вас… Берлогу нашли два наших штатных охотника. Я им сказал, чтобы они не топтались там, не будили хозяина. Они согласились не трогать медведя, пока не будет команды. Меня тут слушаются! Я государственный егерь, а не чухры-мухры. Уже много лет. Ко мне приезжают сюда знаменитости.
— Наслышаны, Денис Амосович, — вклинился в егерское бахвальство Сергей Васильевич.
— От кого? — скосил на него глаза Мышковский.
— Да еще в городе от кого-то, — соврал Погорельцев.
— Пусть говорят… А с медведем петрушка тут вот какая. Охотники эти, я сказал, штатные. Медвежью берлогу заметили, значит, они. Им его и положено брать! Разрешение на отстрел у них тоже положено не мимо кармана! Отстреляют, и у них будут мясо, шкура, жир и желчь. А за желчь нынче дают — ого! Понятно?
— Еще бы! — проглотил слюну Сергей Васильевич и глянул на Сербина. Тот ему чуть заметно кивнул.
— За хорошую шкуру медведя нынче в городе и тысячу карбованцев не пожалеют, — продолжал вдохновенно Мышковский. И мясу, и салу — цены нет. В них огромный набор полезности. Допустим, стоишь ты одной ногой в гробу, а медвежий жир пить станешь — нога-то из гроба и выскочит да в пляс пойдет! Вот оно, охотнички мои, как. Медицина все эти свойства признает и не оспоряет. Так что я думаю? Семьдесят рублей за лицензию на отстрел косолапого не цена — пшик! Мелкая ставка в крупной игре.
— Вы — картежник? — спросил Погорельцев.
— Преферансист. Могу предложить пульку для разминки, если умеете.
— Умеем, да игра затяжная, — ответил Сербин, похмыкал, не сводя взгляда с разомлевшего, потного лица пышкинского егеря. — Вам везет в преферанс или больше сидите на мизере?
— Зачастую — везет, — гонористо ответил Мышковский. — Особенно когда попадет длинная масть из-под туза!
— Туз и в Африке туз! — рассмеялся Погорельцев, прикусывая губу. — Удивительно.
— Оттого, что я в карты играю? — спросил егерь.
— Да нет, — вздохнул Погорельцев. — Вы продаете шкуру, мясо, сало и желчь неубитого медведя. Просто веяние времени!
— Я — продаю? — выпучил он глаза. — Ошибаетесь! — Егерь положил дольку огурца в рот и захрумкал. — Я вам исключительно по просьбе Кошелева устраиваю охоту на медведя, и вы же меня укорять вздумали?
— Напрасно обижаетесь, Денис Амосович, — успокоительно произнес Погорельцев. — Мы готовы и раскошелиться. Назовите сумму.
Егерь выдержал прямой взгляд Сергея Васильевича. Мышковский глыбой сидел за столом, опершись на кромку локтями. Выражение лица его было туманным, непроницаемым. Охотники ждали, что он ответит им.
— Мне ваших денег не надо, — начал цедить он сквозь зубы. — Плату требуют те промысловики, которые застолбили берлогу. Они говорили так: если медведя добудете — пятьсот рублей с вас. Если упустите, промахнетесь или уйдет он раненый — по триста с носа. На другие условия они не согласны.
— Ни черта себе! — вырвалось у Погорельцева. — У нас миллионов нет в банке. Это не по-таежному — по-делячески.
— Золотые слова! — Денис Амосович пришел в трепет и смотрел теперь на приезжих так лучезарно невинно, что Погорельцев и Сербин, видя такой неожиданный артистический поворот, оторопели от удивления. — Креста на вас нет, я им говорил, рвачи вы, а не таежники, прохиндеи. Медведь — животное дикое, в лесу живет. А лес-то чей? Государственный! Это не ваша усадьба, так что и нечего тут наживу искать — возьмите поменьше мзду с городских, не позорьтесь! И что вы думаете? Не уломал, не усовестил. Уперлись, как два барана в новые ворота. Толкуют: не будет навара — не покажут берлогу! Медведь сейчас жирный, весь салом затек, так они это сало плюс желчь в семьсот целковых оценивают. Я один год сам покупал жир медвежий — по двадцатке за пол-литровку!
— А вы познакомьте нас с ними, чтобы мы с глазу на глаз потолковать могли, — попросил Погорельцев.
— В тайге они. Промысловый сезон открылся, чего им дома сидеть. Вот времена пошли! — продолжал сокрушаться егерь Мышковский. — Медведь в берлоге сидит, а его продают, будто корову стельную. Неудобно за таких, да куда денешься…
— До берлоги далеко? — спросил Погорельцев.
— Верст шестьдесят на машине, а там пешком через болото — полдня ходу. Это я по их рассказам прикидываю. Они-то все точно знают.
Денис Амосович улыбался, нежно смотрел на гостей, лоб и щеки лоснились, на подбородке проступил пот.
— Что ты обо всем этом скажешь? — обратился Сергей Васильевич к другу.
— Надо подумать, — качнул головой Сербин. — Когда вылазку-то начинаете, Денис Амосович?
— А как сговоримся, так и тронемся. За мною дело не станет.
…С тем они и расстались, оставив егеря досиживать за столом в одиночку.
— Чертовщина какая-то, — стал возмущаться Погорельцев, едва друзья оказались на улице. — Один Мышковский лез со взяткой ко мне, другой пытается сам в чужом кармане пошариться! Ну, Яким бородатый! Черта лысого! Не дам я ему ни рубля.
— Ишь, хочет нас облапошить, — поддержал друга Владимир Изотович. — Он про тех мужиков врет. Если им перепадет какая-то малость из того, что он с нас хочет содрать, то хорошо. Ну и положеньице! Действительно, как по той присказке: не подмажешь — не поедешь. Не повезет он нас на берлогу без подачки!
— А тебе что, руки охота пачкать? — хмыкнул Погорельцев, косо взглянул на Владимира Изотовича. — У нас с тобой таких случаев не было.
— А что делать? С полдороги ни с чем вернуться?
— Повлиять на него надо, — сказал Погорельцев.
— Уж не собираешься ли ты рассказать ему ту историю с его братом? — рассмеялся Сербин.
— Пошел он к черту…
На все лады обсуждали они свое положение и ни к чему определенному не пришли.
А погода все бесновалась. Не утихла она и на следующий день, но мороз к утру усилился. В канавах и лужах воду как застеклило. Жесткий снег поскрипывал под ногами.
Погорельцев вышел к киоску за газетами. Пересек улицу и увидал человека, идущего навстречу ему. Да это же Кошелев.
— Петр Петрович! — взмахнул рукой Погорельцев.
— Доброе утречко, — с улыбкой кивнул Кошелев,
