– И вот Веру заводят, – Вейдеманн облизнулся. – Она не знает, что ее ждет, но заранее напугана. Молит вас взглядом о помощи…
– А я равнодушно отворачиваюсь.
– Не выйдет! Вам введут лекарство, чтобы вы не падали в обморок и хорошенько видели все в деталях. – Обещание сопровождалось змеиным движением языка. – Думаю, следует начать сразу с наиболее нежных частей женского тела. Приказать ее привести?
– Не надо.
– Сначала пусть мне дадут сигарету, – потребовал Бондарь, не ответив ни «да», ни «нет».
Напряжение в комнате спало так резко, словно присутствующие находились в самолете, вырвавшемся из затяжного пике. Вейдеманн выставил на стол девственно чистую пепельницу, кивнул охранникам. Кто-то из них сунул Бондарю «Мальборо», дал ему прикурить. В считаные секунды спалив сигарету до фильтра, он буркнул:
– Можно, – кивнул Вейдеманн. – Итак? – спросил, когда вторая сигарета превратилась в фильтр.
Приподнявшись, Бондарь врезал штурмшарфюреру с правой. На мужественном лице Рейна Вейдеманна появилось выражение детской обиды, потом оно пропало. Не обиженное выражение, а само лицо. Опрокинувшись вместе со стулом, Вейдеманн исчез из виду.
Оглянуться Бондарь не успел. Приклад обрушился на его затылок. В камеру его бросили с окровавленной головой и отбитыми почками. Обычный плевок потребовал от него неимоверных усилий, однако при этом он не скривился, а улыбнулся. Благодаря его детской выходке Веру на допрос не привели. Еще один день прожит. Главное – не задумываться о том, сколько их впереди.
Глава 34О пользе поэзии
Сделав укол, гном с бородой Карла Маркса отошел и скромно пристроился в углу. Бондарь снова находился в кабинете Рейна Вейдеманна, но на этот раз охраняли его сразу трое. И вопросов ему пока не задавали. Все терпеливо ждали, когда начнется действие препарата. Видеокамеру включили заранее, намереваясь отснять все происходящее, а потом уж произвести монтаж пленки.
Объектив бесстрастно взирал на Бондаря, усаженного на место штурмшарфюрера, спиной к окну. В кадр не попадали ни его скованные лодыжки, ни автоматы охранников, ни тем более красная точка от укола на его предплечье.
Бондарь примерно догадывался, что за гадость растворяется у него в венах. В ФСБ пользовались аналогичными методами. У любой спецслужбы всегда найдется, чем накачать несговорчивого человека, чтобы развязать ему язык.
Во все времена применялись различные лекарства, снимающие эмоциональную блокаду и дающие человеку возможность чувствовать себя непринужденно и говорить, говорить, говорить… Без умолку. Без устали. Без оглядки. Американцы предпочитали вводить допрашиваемым тщательно выверенные дозы обычного аминала натрия, используемого в быту как снотворное. Англичане берут за основу пентотал натрия, больше известный медикам в качестве анестезирующего средства. При лечении неврозов эти лекарства вводятся в кровь, вызывая состояние сонливости. Когда пациента, находящегося в таком полусонном состоянии, начинают расспрашивать, он способен выложить о себе всю подноготную.
Специальные добавки подавляют волю и самоконтроль, побуждая людей запросто рассуждать вслух о том, о чем до инъекции они даже думать боялись. Если врач не позаботится дать больному какую-то опору взамен рационального мышления, то может случиться так, что болтливость сменится упорным молчанием, общей вялостью и депрессией. Перед началом эксперимента Бондарь решил найти свою собственную опору. Другими словами, он сам выбрал тему, на которую будет говорить во время промывания мозгов. Угасающее сознание не способно контролировать речь, но это не беда. Главное – направить лихорадочное стремление выговориться в нужное русло.
– Как наши дела? – заботливо спросил гном, усевшийся напротив Бондаря.
– Как сажа бела, – пробормотал Бондарь.
Он не хотел никого видеть, он становился все более вялым и хотел покоя. Но каждый раз, когда он закрывал глаза, гном поднимал ему веки и настойчиво требовал внимания.
– Не пора ли нам поговорить? – донеслось до него издалека.
– Мне не о чем говорить, – ответил он.
– Как же так? А ваша служба в ФСБ?
– Это вас не касается.
Розовый туман окутывал комнату. В тумане колыхались человеческие тени, но самая отчетливая тень принадлежала гному. Она обладала лицом, вот в чем дело. На лице был рот. Этот рот периодически открывался.
– Смотрите на меня.
– Друг мой, друг мой, я очень и очень болен, – пожаловался Бондарь.
Гном издал визгливый смешок:
– Конечно!
– У меня жар, я весь взмок…
– Прекрасно, прекрасно.
– Мне плохо…
– А вы не закрывайте глаза, – мягко предложил гном. – Вам ведь хочется поговорить со мной, очень хочется… Не надо молчать. Откройте мне свою душу. Вам сразу станет легче.
Бондарь провел языком по потрескавшимся губам и невыразительно произнес:
– Душу сбитую и стертую утратами…
– Не останавливайтесь, продолжайте. Назовите свое настоящее имя, звание и должность.
– Спицын Евгений Николаевич, коммерсант.
– Вам трудно лгать. Вам необходимо сказать правду. Кто вы?
– Бондарь Евгений Николаевич… коммерсант.
– Смотрите в камеру. Еще разок.
– Спицын… Капитан оперативного отдела.
– Представьтесь, как положено, – настаивал гном. – Я вам помогу. Вы – оперуполномоченный оперативного отдела Управления контрразведывательных операций ФСБ России. Повторите.
Бондарь послушно произнес требуемое, спохватившись слишком поздно. Ему помогло сосредоточиться слово «Россия». Ухватившись за него, как утопающий за соломинку, он поспешно продекламировал:
– Саму себя устав клеймить позором, воздав хулу усопшим палачам, моя Россия…
– Что? – опешил Вейдеманн, стоящий за спиной гнома.
– Моя Россия, – закончил Бондарь, – протрезвевшим взором с тоской глядит на звезды по ночам.
– Не надо этих лирических отступлений. Просто рассказывайте о себе и цели вашего приезда в Пярну.
Белый туман, клубящийся вокруг Бондаря, постепенно превратился в огромную страницу. На ней было написано послание, крайне важное для него. Осторожно, разбирая строки по буковке. Бондарь прочитал:
А звездам что? – мерцают равнодушно,
Хоть целый век смотри на них, сопя.
Им не бывает муторно и душно
И не бывает стыдно за себя.
– Останови его, – потребовал голос Вейдеманна.
– Нельзя, – возразил голос гнома. – Тогда он вообще отключится.
