вы действительно занимаетесь чертовщиной, меня это не касается и не трогает… – закончив такими словами свой монолог, Алхаст встал. – Ты со мной в аул или здесь остаешься?
Все время, пока Алхаст говорил, Руслан качал головой, то улыбаясь какой-то бессильной улыбкой, то без конца цокая.
– Я-то останусь, Алхаст, – тихо проговорил он. – И тебя не буду держать. Ты же свободный человек, можешь идти, куда хочешь, можешь никуда и не ходить… Но прежде чем уйти, выслушай меня. Не скажу ни слова больше того, что должен, обязан тебе сказать. Наберись чуточку терпения, а там… и да будет то, чему суждено быть…
Жизнь подвергла меня испытанию. У меня не хватило ума и сил достойно пройти его. С тех пор, Алхаст, мой мир рухнул… Я убил человека… Человека, которого очень любил, который любил меня… который верил мне, верил моему слову… Эх, не дай Бог никому пережить такое!.. Сначала я вовсе не был растерян, думал –забудется, пройдет, дело только во времени. Оказалось, не до конца оценил всю тяжесть своего падения. Но Сам Всевышний показал мне весь ужас сотворенного мной. Поняв это, Алхаст, я чуть не лишился рассудка! Мозг в моей глупой голове буквально перевернулся! Я перестал различать свет и тьму, высоту и глубину. Колючий озноб ледяным холодом свернулся вокруг моего тела, как удав вокруг ствола растущей на берегу реки дикой груши, и стал душить, сжимая свои тиски с каждым моим вдохом. Не было, Алхаст, ни одного дня, ни одного часа, чтобы озноб этот расслабил свои смертельные объятия. Еда и питье стали для меня ядом; дом и общество людей – тюрьмой. Изгоем метался я по земле, терзаемый непонятной, жгучей, какой-то сухой… нет… иссушающей болью в голове. Страх перед судом Божьим удерживал меня от самоубийства. Страх перед этим миром, таким чужим для меня, толкал к смерти. Солнечный свет и ночная тьма стали моими заклятыми врагами; текущая вода и дующие ветра объявили мне кровную месть; листья и травы, птицы и звери проклинали меня. И я вдруг осознал, что весь этот мир, вся вселенная существуют не просто так – все это вместе один единый курган. Курган проклятия, насыпанный по мою жалкую душу… Я не мог видеть и слышать человека, не понимал ни его слов, ни его желаний… Да и как было их понять, если те, кого считал людьми, на самом деле таковыми не были…. Свинья, волк, медведь, дворняга, шакал, змея, еще раз змея… каждый второй – змея… И разве мог я после этого жить рядом с ними, дышать с ними одним воздухом, есть из одной миски?! Друзья и знакомые отвернулись от меня, да и родне уже надоели мои чудачества. И остался я один, наедине со своим горем, один на один с непреходящей болью…
В это время и познакомился с Овтой. Он пришел ночью на кладбище, нашел меня в густых колючих зарослях, ласково, как дитя малое, взял за дрожащую руку и повел к себе домой. Он долго трудился, пытаясь вернуть обратно мою заблудшую душу. Я видел, какого напряжения ему это стоило, сколько сил он теряет, борясь за меня. Благостное воздействие Овты вернуло мне способность говорить, видеть и слышать. Его доброта, его святость научили меня снова ходить по земле, трудиться на пути Всевышнего. Овта вернул надежду, которая, как мне казалось, покинула меня навсегда. Только поэтому все еще жив и только поэтому уже мертв. Только поэтому каждую минуту живу в этом мире и только поэтому каждое мгновение присутствую в мире потустороннем… Овта моя опора, мой опекун… Овта мой духовный наставник… Я обязан, Алхаст, идти за Овтой… Обязан идти его путем, каким бы долгим, каким бы трудным, каким бы опасным он ни был. Это путь, который вернул мне человеческий облик, Абун Алхаст. Это мой путь, предначертанный мне самой судьбой, и его я обязан пройти до конца…
Этот путь привел меня сегодня сюда, в Чухажийлане. Он требует, чтобы эту ночь я провел здесь… Он запрещает мне вернуться сегодня в аул… Поэтому я останусь… А ты можешь идти, ты же свободный человек… пока свободный. Человек, не осознавший еще свой долг перед жизнью, вернее перед Тем, Кто эту жизнь ему подарил, может, наверное, считаться свободным. Многие доживают до белых седин и покидают этот мир, так и не осознав этот долг… Но разве они жили, Алхаст?! Животное существование! Еда-питье… справление нужды… сон… снова еда да питье… И так до последнего дня…Мы не можем быть такими, Алхаст, – продолжал тем временем Руслан. – Победившие Сомнения завещали нам быть людьми. Их заветы для нас священны, ибо вся их жизнь состояла из служения Богу. Вся жизнь – как один бесконечный очищающий пост. Каждый день, каждый миг – в праведном аскетизме. Потому и имели они право налагать на нас обязанности. Потому и имели право на завещание…
«Сплошная тайна, а не человек… – все больше поражался Алхаст, слушая эту исповедь. – И говорит ведь о выстраданном, а не чужие мысли повторяет… И никакой он не сумасшедший!»
Руслан пристально посмотрел на Алхаста. Тот сидел, то и дело вытирая рукой пот с небольших залысин, вклинившихся в довольно уже поредевшие волосы, сосредоточив внимание на рассказе своего собеседника, но в то же время не в силах отогнать одолевающие его тяжелые мысли. На лице, во всем его облике читалась понятная Руслану внутренняя боль, душевная мука.
«Почему я, почему со мной?.. Почему все это должно касаться меня?! – терзал себя Алхаст. – В чем я провинился, Великий Боже, какой непростительный грех совершил? Зачем мне, и так уже потерявшему всякие ориентиры… потерявшему смысл жизни… и без того уже достаточно страдающему от внутренней пустоты… зачем мне их тайны и какие-то обязанности?! Причем тут я?! Да и смогу ли, как бы ни хотел этого, играть в их игры, правила которых мне совсем непонятны…»
Но Руслану Алхаст не сказал ничего. Он счел нетактичным прерывать его, ведь тот с таким старанием пытался объяснить ему что-то. Да и нечего, по правде говоря, ему было сказать.
– Алхаст, Овта не успел докончить свое слово, обращенное к тебе, – снова заговорил Руслан. – Старец собирался донести до твоего сознания то, что тебе обязательно пригодилось бы и помогло бы в жизни. Он многое еще должен был рассказать. Боюсь, Овта уже не выздоровеет… и Слово останется недосказанным…
– А ты, Руслан?! – не выдержал Алхаст. – Если Овта не успел… Может, ты расскажешь мне?
Руслан как-то беспомощно, тускло улыбнулся и покачал
