Скрежет превратился в почти невыносимый треск.
— Леннарт?
— О чем вы, черт возьми?
— Его надо перевести назад. Не позже завтрашнего утра.
— Ему явно угрожали.
— Надо вернуть его назад по гуманитарным соображениям.
— Он не вернется в прежнее отделение. Он не вернется даже в прежнюю тюрьму. Если его куда-то надо переводить, то пускай вообще увозят отсюда, в Кумлу или Халль, в автозаке.
— Вы никуда его не повезете в автозаке. Он вернется в свое отделение.
— Заключенного, которому угрожают, никогда не возвращают в прежнее отделение.
— Это приказ.
Два букета на его столе, цветы начали раскрываться, желтые бутоны перед ним — словно горящие лампочки.
— Мне приказали устроить адвокату позднее свидание с заключенным — и я выполнил приказ. Я получил приказ не дать комиссару уголовной полиции провести допрос — и я его выполнил. Но это… этот приказ я не стану выполнять. Если номер 0913, Хоффманна, вернуть в отделение, где ему угрожали…
— Это приказ. Не обсуждается.
Леннарт Оскарссон наклонился к желтому, ему хотелось ощутить запах чего-то реального. Щека на миг коснулась лепестков, и вернулось ощущение стянутости, словно его ударили.
— Лично я ничего не имею против того, чтобы отправить его ко всем чертям. У меня на то свои причины. Но пока я директор этой тюрьмы — он не вернется в прежнее отделение, для него это верная гибель. В шведских тюрьмах за последние годы произошло достаточно убийств. Человек погибает — и никто ничего не видел, никто ничего не слышал, а труп очень быстро прячут, им же никто особо не интересуется.
В трубке снова скрежетнуло — подул ветер или вздохнули прямо в чувствительный микрофон.
— Леннарт?
Все-таки вздохнули.
— Вы выполните приказ. Или распрощаетесь со своим креслом. У вас есть один час.
Он лежал на железной кровати, закрыв глаза. Мне очень неловко, но я понятия не имею, кто вы. Люди, которые должны были вытащить его отсюда, вернуть в реальную жизнь, сказали ему: тебя не существует.
Официально его приговорили к десяти годам тюрьмы.
Те, кто знал, отреклись. Те, кто организовал фальшивый судебный процесс и реестр судимостей, отрицают это. И не осталось никого, кто способен всё объяснить.
Он не выйдет. Его затравят до смерти, куда бы он ни бежал, как бы глубоко ни спрятался. По ту сторону стен нет никого, кто открыл бы дверь и спас его.
На тюремном дворе гулял ветер. Горячий воздух волной ударялся о бетонную стену и возвращался. Он почти не приносил свежести. Леннарт Оскарссон быстро шагал вперед, вытирая мокрый лоб рукавом рубашки. Дверь, ведущая в изолятор строгого режима, была заперта; Оскарссон поискал ключи — он не часто заходил в этот темный коридор, временное пристанище для тех, кто заработал срок, уже сидя в тюрьме, в отделениях, заполненных самыми опасными уголовниками страны.
— Мартин!
Будка надзирателей была расположена возле двери. Оскарссон зашел к трем своим подчиненным — Мартину Якобсону и двум охранникам помоложе; их имена он еще не запомнил.
— Мартин, мне надо поговорить с тобой.
Надзиратели помоложе кивнули; они услышали несказанное и вышли в коридор, закрыв за собой дверь.
— Хоффманн.
— Камера номер девять. Он себя неважно чувствует. Его…
— Его надо перевести назад. В сектор «G2». Самое позднее — завтра к обеду.
Тюремный инспектор выглянул в пустой коридор, услышал, как тикают большие уродливые часы на стене, секундная стрелка исправно двигалась.
— Леннарт?
— Ты все услышал правильно.
Мартин Якобсон встал со стула возле уставленного кофейными чашками стола, посмотрел на своего друга, коллегу, начальника.
— Мы работаем вместе почти… двадцать лет. Почти столько же мы соседи. Ты один из немногих моих друзей — и здесь, в тюрьме, и в поселке, — кого я приглашаю выпить коньяку по воскресеньям. — Он поискал взглядом кого-то, кого здесь не было. — Посмотри на меня, Леннарт.
— Не спрашивай ни о чем.
— Посмотри на меня!
— Мартин! Пожалуйста, в этот раз — не спрашивай ни о чем, слышишь?!
Седой сглотнул — от удивления, от злости.
— А в чем дело?
— Да не спрашивай же!
— Он умирает.
— Мартин…
— Это противоречит всему, что мы знаем, что говорим, делаем.
— Все, я пошел. Ты получил приказ. Исполняй.
Леннарт Оскарссон открыл дверь, он уже почти вышел.
— Я хочу видеть твое лицо.
Остановился, обернулся.
— Он ударил тебя. Леннарт… это личное?
Кожу саднило. Саднило при каждом движении, от щеки вниз лучами распространялась боль.
— Все дело в этом? Личные счеты?
— Просто сделай, как я прошу.
— Нет.
— В таком случае, Мартин, делай, как я приказываю!
— Не сделаю. Потому что это неправильно. Если надо отправить его назад… тебе придется сделать это самостоятельно.
Леннарт Оскарссон подошел к камере номер девять. В спине у него словно были две больших дыры. Он ощущал взгляд своего лучшего друга, тот смотрел Леннарту в спину не отрываясь. Как же Оскарссону хотелось обернуться, оправдаться, объяснить приказ, которым только что унизили его самого. Мартин был умным другом, умным коллегой, из тех, кто не боится говорить об ошибках тех, кому следует быть более компетентным.
Подходя к запертой камере, Оскарссон бессознательно провел рукой по спине, пытаясь замазать эти дыры. Безымянные охранники шли рядом, потом остановились у двери, загремели ключами.
Заключенный лежал на железной койке почти голый, в одних белых трусах, он жмурился, немного дрожал, грудь, плечи и лицо блестели от пота.
— Тебя переводят назад.
Бледный и выглядит не очень. А ведь всего несколько часов назад он бил его, Леннарта, в лицо.
— Завтра. В восемь.
Тот не пошевелился.
— В то же отделение и ту же камеру.
Как будто не слышит, не видит.
— Ты понимаешь, что я говорю?
Директор тюрьмы подождал. Посмотрел на дверь, кивнул молодым охранникам.
— Книги.
— Что?
— Мне нужны книги. Законное требование.
— Какие книги?
— Я требовал две из пяти книг, по закону имею право. И опять требую. «Из глубины шведских сердец». «Марионетки». Они в моей камере.
