— Вот этот стук… из-за тебя?
— Нет.
— Я работаю здесь достаточно долго. У тебя тик, тебя трясет, ты весь мокрый от пота. Ты черт знает как напуган. И, думаю, именно поэтому ты так хочешь позвонить. — Инспектор закрыл дверь и проследил, чтобы заключенный увидел это. — Я прав?
Пит изучал синюю форму. У человека в ней был дружелюбный вид. Приветливая улыбка.
Не верь никому.
— Нет. Я тут ни при чем. И я хочу позвонить прямо сейчас.
Тюремный инспектор вздохнул. Тележка с телефоном стояла в другом конце коридора. Инспектор достал свой собственный мобильный телефон, набрал номер коммутатора городской полиции и протянул телефон заключенному, который отказывался признать, что ему страшно и что грохот в коридоре имеет к нему отношение.
Первый номер. Гудки отзвучали, никто не ответил.
Тик, дрожь — усилились.
— Хоффманн!
— Еще один звонок. По другому номеру.
— Хоффманн, тебе плохо. Я бы хотел вызвать врача. Тебе надо в боль…
— Наберите этот идиотский номер! Вы никуда меня отсюда не переведете.
Снова гудки. Три. Потом — мужской голос:
— Йоранссон.
Ему ответили.
Ноги. Он снова почувствовал свои ноги.
Ему ответили.
Сейчас они всё узнают. Сейчас полицейское начальство нажмет на нужные рычаги, и через неделю он выйдет на свободу.
— Господи, это вы, наконец-то, я столько раз… мне нужна помощь. Сейчас же.
— С кем я говорю?
— Это Паула.
— Кто?
— Пит Хоффманн.
Молчание — недолгое, но как будто прервалась связь, механическое молчание, в котором — пустота, смерть.
— Алло! Черт, черт, алло, где…
— Я здесь. Как, вы сказали, вас зовут?
— Хоффманн. Пит Хоффманн. Мы…
— Мне очень неловко, но я понятия не имею, кто вы.
— Что за… вы знаете… вы отлично знаете, кто я, мы встречались, в последний раз — в кабинете заместителя министра… я…
— Нет. Мы с вами не встречались. А теперь — прошу прощения, у меня дела.
Каждый мускул напряжен, жжет в животе и груди, в горле, и, пока он чувствует это жжение, ему надо кричать, бежать, спрятаться…
— Всё. Я звоню в больничное отделение.
Пит зажал в руке аппарат — «не отдам».
— Я никуда отсюда не двинусь, пока не получу свои книги.
— Телефон.
— Книги. У меня и в строгаче есть право на пять книг!
Пит разжал хватку, и телефон выскользнул у него из рук.
Аппарат раскололся, достигнув твердого пола, пластмассовые части разлетелись в разные стороны. Пит улегся рядом с ними, схватившись руками за живот, грудь, горло, жжение все не кончалось, а когда тебя жжет, надо бежать или спрятаться.
* * *
— Судя по голосу — он в отчаянии?
— Да.
— На него давят?
— Да.
— Он напуган?
— Очень.
Они смотрели друг на друга. Допустим, мы сообщим людям из «Войтека», кто Хоффманн на самом деле. Выпили еще кофе. Далее. Что организация будет делать с полученной информацией — не наши проблемы. Передвинули кипы документов с одного края стола на другой. Мы тут ни при чем, мы не можем отвечать за действия других людей.
С этим надо заканчивать.
Они устроили адвокату позднее посещение, адвокат поговорил с одним из своих клиентов. Они спалили его.
И все равно Хоффманн только что позвонил из камеры, из тюрьмы.
— Вы уверены?
— Да.
— Этого не может…
— Это был он.
Начальник полицейского управления достал сигареты, убранные в ящик стола, чтобы их не выкурили. Протянул открытую пачку коллеге, спички лежали на столе, кабинет тут же окутался белым туманом.
— Дайте одну.
Йоранссон покачал головой.
— Если вы не курили два года, не стану вас заражать.
— Я не буду курить. Просто подержу.
Он перекатывал сигарету между пальцами. Как же не хватает этого, привычного! Зато теперь начальник Управления успокоился: главное — удержаться и не закурить.
— У нас полно времени.
— У нас четыре дня. И один уже прошел. Если Гренс встретится с Хоффманном… Если Хоффманн заговорит… Если…
Йоранссон оборвал себя. Сказанного и так было достаточно. Они оба видели хромого комиссара — пожилого, упертого, из тех, которые не сдаются. Он будет искать правду, пока получается, а потом будет искать дальше — когда поймет, что правду с самого начала утаивали его собственные коллеги. И тогда он продолжит искать и не остановится, пока не столкнется лицом к лицу с теми, кто утаивал правду и покрывал ложь.
— Это вопрос времени, Фредрик. Организация, которая получила информацию и захочет действовать, будет действовать. Там, где Хоффманн сейчас, заключенные не контактируют друг с другом. Значит, все займет немножко больше времени, но случай, подходящий момент придет обязательно.
Пальцы начальника Управления мяли незажженную сигарету.
Так знакомо. Потом он понюхает кончики пальцев, чтобы растянуть запретное удовольствие.
— Но если хотите, мы можем… я имею в виду, изолятор — это ведь жуткое место. Никаких человеческих контактов. Хоффманна непременно переведут обратно, в прежнее отделение, к тем, кого он уже знает. Если там, в строгом изоляторе, ему не особенно хорошо… ему лучше вернуться к соседям по коридору. Из… общегуманитарных соображений.
* * *
Оскарссон стоял там, где привык, у окна, оглядывая свой мирок — большую тюрьму и маленький поселок. Его никогда особо не интересовало, есть ли где в мире что-нибудь еще. В окно он видел все, к чему так стремился. Солнце отражалось в стекле. Щеки, нос и лоб жгло; Леннарту было больно. Он с трудом рассмотрел свое отражение в темнеющем окне, но увидел, что синева вокруг глаза уже как будто приобрела другой оттенок.
Он ошибся, не распознал степень отчаяния.
— Да?
Телефонная трубка помогла не чувствовать, насколько натянута кожа на щеке.
— Леннарт?
Голос начальника пенитенциарной службы.
— Это я.
В трубке что-то заскреблось, звонивший находился на улице, на довольно сильном ветру.
— Я звоню насчет Хоффманна.
— Да?
— Его надо отправить назад. В прежнее отделение.
