К сожалению, ей ничего не было известно о выносливости эмбрионов, и если им троим опасность пока грозила неопределенная, то ее малыш казался намного уязвимее. И беззащитнее. А она не может его потерять, ни за что.
Самое правильное сейчас — сидеть и ждать, когда их освободят. Но она не может ждать. Не должна.
Мимо несколько раз прошелся тот самый громила в камуфляже с раной на руке, который пропустил ее к детям. Скользнул взглядом по ней, по мальчикам.
И Оля решилась. Есть еще одно слово, которое одинаково звучит на всех языках мира. Она очень осторожно подняла руку, а потом ткнула пальцем себе в грудь.
— Медик. Я — медик.
Бородач остановился и уперся в нее тяжелым взглядом. А она все так же осторожно указала на его руку.
— Надо перевязать.
Говорила негромко и ровно, чтобы не спровоцировать агрессию.
Громила посмотрел на свою руку и что-то крикнул своим товарищам, разлегшимся в противоположном углу на сваленных там же заплечных рюкзаках. А потом кивком головы подозвал Олю.
Оставалось теперь встать на непослушных трясущихся ногах и не свалиться. Она поднялась, придерживаясь за стену, при этом приходилось чуть ли не по рукам себя бить, чтобы не хвататься за живот. Им не надо знать. Никому не надо.
— Сидите смирно, — сказала детям, стараясь не шевелить губами, и пошла.
Думала, что придется обходиться тем, что есть в сумке — она по привычке продолжала таскать с собой бинт, вату и спиртовые салфетки. Но ей в руки сунули вполне приличную по содержанию походную аптечку. Так называемую армейскую тактическую — там даже нашелся шовный материал.
Зато обезболивающего не оказалось. Раненый бандит показал на себя, Оля поняла, что он его уже себе уколол. Теперь ясно, почему он так спокойно переносит боль. А может там и позабористее что-то введено, но это не ее дело.
Ее дело промыть рану, продезинфицировать. Стянуть рваные края и зашить. Обработать антисептиком.
Впервые она работала вот так, на коленках. Вспомнился Антон, и Оля с трудом сдержала слезы — как бы ей сейчас понадобилась его помощь! Их всех помощь, а особенно французского спецназа.
Мальчики не сводили с нее глаз, и когда она вернулась к ним и села рядом под стенку, теснее прижались с двух сторон.
Снова тишина, прерываемая тихим плачем и тяжелыми вздохами. Оля закрыла глаза и крепче обняла мальчиков. Зря она понадеялась, зря…
Плеча коснулся металл. Она открыла глаза и вздрогнула. Бандит с перевязанной рукой ткнул ей в плечо автоматом, поймал непонимающий взгляд и глазами указал на дверь.
Быстро поднялась, хоть затекшие ноги не держали, и потянула за собой мальчишек. Марти цеплялся за нее обеими руками, и так было даже удобнее. Оля была уверена, что мальчика оторвать от нее сейчас может только какая-то очень грозная сила.
— Идем молча, — проговорила сквозь сжатые зубы и устремилась вслед за широкой спиной в камуфляже.
Она надеялась, что их просто отпустят обратно, вниз, к эскалаторам. Туда, где люди, где наверняка уже полно полиции, где Костя…
Но их провели через один коридор, потом через второй, заставили подняться по железной лестнице, а потом распахнули дверь и вытолкали наружу.
В лицо ударил морозный воздух. Вечерний воздух, на улице уже порядком стемнело. Оля оглянулась и похолодела — крыша. Они на крыше. И как теперь отсюда спуститься вниз? Через технический этаж не получится, он захвачен террористами.
— Смотрите, там летний ресторан, — дернул ее за локоть Роберт.
Оля обернулась и увидела огороженную крытую террасу с барной стойкой, составленными вокруг столами и сложенными друг на друга стульями. Все было накрыто большими защитными чехлами.
— Идем туда, — потянула она ребят, — нам надо дождаться спецназ.
Террористы явно попали в торговый центр через крышу, и штурмовой отряд тоже наверняка высадится здесь. Главное, не замерзнуть, зато теперь на них не направлены дула автоматов.
Они с Робертом вместе стащили несколько чехлов — прочных, брезентовых. К угловой барной стойке придвинули опрокинутый стол, сверху накрыли чехлом. Получилось убежище, больше напоминающее собачью будку, но разве не все равно, где прятаться от холода?
Тут же под стойкой на полке Оля увидела несколько забытых пледов. Или это нарочно оставили для посетителей смотровой площадки? Хотя зимой вряд ли много желающих торчать на ветру и обозревать город. Она бросила пледы внутрь.
— У нас тут как настоящий домик! — радовался Марти, а она радовалась, что мальчик перестал бояться. И что дети заняты.
Заползла под брезент. Особо тепло не было, но зато не дуло.
— Вы меня не грейте, — сказал Роб. «Хамовитое невоспитанное создание»… — Лучше Марти обнимите, он маленький. А я тепло одет.
«Визгливая истеричка» сам привалился к Оле.
— Нам с вами повезло, вы такая хорошая, — сказал Мартин.
Оля порывисто прижала к себе обоих мальчишек. Она знала, если скажет хоть слово, точно разревется и их напугает. Откуда им знать про беременные гормоны?
— Уже все хорошо, — сказала она шепотом.
И почти сразу же раздался знакомый гул — над крышей торгового центра закружили вертолеты.
Первый не успел еще коснуться крыши, как из него выскочил высокий мужчина в форме спецназовца, в шлеме и бронежилете, с автоматом в руках. У Оли кольнуло под сердцем. Разве его можно с кем-то спутать?
— Папа! — повернул к ней Марти счастливое личико. — Это же папа!
— Папа, мы здесь! — крикнул Роб.
Дети бросились к Аверину, а у нее не было сил даже пошевелиться. Неужели уже все?
Костя побежал навстречу детям, на ходу сбрасывая шлем. Схватил обоих в охапку, чуть не задавив в объятиях. Дети обернулись и показали на нее, и Оля принялась выползать из своей собачьей будки.
Он передал детей подоспевшим бойцам, подлетел и упал возле нее на колени. Обхватил лицо, и, увидев его взгляд, полный боли и тревоги, она, конечно же, расплакалась.
— Ты уже успела дом построить, милая, — Аверин уперся лбом, и, хоть его губы изгибались в улыбке, голос предательски подрагивал. Руки скользнули к животу. — С ним… Все хорошо?
Оля закивала и обвила его шею.
— Костя, поехали домой.
И тогда он крепче сжал ладони и заглянул ей в глаза.
— Я бы умер без тебя. Сдох как собака. Я тебя люблю, Оля. Господи, как же я тебя люблю, — впечатал в себя, выбивая из нее весь воздух. — Так боялся, что не скажу это. С самой первой минуты как тебя увидел, люблю. И не отпущу никуда. Выходи за меня замуж, Оленька.
Оля вцепилась в его шею и заревела навзрыд. Тот ледник, который сковывал ее внутри, теперь таял и вытекал наружу. С этими слезами вымывались все страхи, все волнения — за себя, за их ребенка, за мальчишек.
