– Помнишь, в студенческие годы мы и ещё несколько демонов закопали капсулу времени? И все пообещали вскрыть её строго через миллион лет. Так вот, я не сдержался и раскопал её через день. Мы в качестве «общей мечты» написали: «Мечтаем никогда не работать, не иметь проблем с деньгами и каждые выходные плыть на лодке по водной глади Адских Стоков». Реально, не помнишь?
– Припоминаю, – сказал Голод, почесав гладкую голову. – А что я написал в свою личную мечту?
– Ты написал, что мечтаешь, чтобы Чума бросила Адама и вышла за тебя замуж.
Голод призадумался.
– Похоже на меня, – признался он. – А ты что написал?
Я усмехнулся.
– Что хочу переспать с женой Люцифера.
– Всё-таки мечты сбываются. Когда-нибудь и моя сбудется.
Мы засмеялись настолько сильно, что, надрываясь, подскакивали через каждый смешок. С глаз текли слёзы, а лица краснели, походя на стандартный для демона оттенок.
– Но одну свою мечту я так и не исполнил, – стерев слёзы со щёк, сказал я и поднялся с дивана.
– А ты загадывал ещё что-то?
– Загадывал. Сравнительно недавно, – я подал Голоду скомканный лист с выписанным несбывшимся желанием. – Пойду-ка я исполню эту мечту… Тебе бы, кстати, тоже не помешало бы закончить одно дело.
Пока я уходил, Голод расправлял лист и пытался прочесть несколько криво написанных слов.
Голод
Гудки. Я, развалившись на отцовском матрасе, придерживал телефон плечом и дожидался ответа. Понимая, что оттягивать уже нельзя, я всё ещё мечтал услышать безответного пищания.
– Алло, – раздалось на той линии.
– А… э… Лар, привет. Я тут сказать хотел кое-что.
– М?
– Ну, в общем, я давно… э-э-э… Ну, короче, я долго думал, и… А как ты считаешь, у нас есть… э-э-э… То есть, нет. Не то хотел сказать!
– Голод, может, перезвонишь, когда сформулируешь мысль? – Лара посмеялась.
Её ласковый голос ставил меня в тупик. Её отношение ко мне всегда не давало мне сказать заветные два слова, которые я проговариваю про себя всякий раз, когда вижусь с ней. «Давай расстанемся». Слишком грубо звучит. Особенно, для неё. Я не могу так.
– Нет-нет, постой! Я-я-я… просто… В общем, давай… Ну, точнее, я давно люблю… Вернее, когда-то… Ну, то есть, и сейчас, а ты… ну… Я никогда не любил… – и, сказав эти слова, я мимолётно представил, как она плачет. Лара не из плаксивых, и поэтому думать о её слезах ещё страшнее. Я с болью в голосе простонал: – кого-то также сильно, как тебя. Будь счастлива, – сбросил.
Идиот…
«Будь счастлива» – тянет на достойное расставание? Нет, не тянет…
Смерть
«Дзинь! Дзи-и-и-инь!»
Откроет она нескоро. А увидев в размывающим обзор глазке мужскую фигуру и не узнав в ней меня, ещё и испугается. Вероятно, она спит. В Раю никогда не поймёшь, когда день, а когда ночь, ведь светло здесь всегда – и из-за этого здешние жители приспособились к долгому сну. И время года здесь никогда не меняется. Разнообразия нет, зато голова не будет ныть от перепадов температур.
Дверь открылась быстро. Её растрепанные волосы будто подхватил ураган и превратил в кудрявое нечто. Мои же волосы были такими на регулярной основе. А дверь, при открытии отлетевшая внутрь, сблизила нас так, что, казалось, наши вьюны скоро спутаются. Другой конец её зубной щётки едва не прикасался к моим губам, смешливо дёргающимся от вида мятной бороды Блинд. Глаза её ещё плыли, а зубную щётку она перебирала во рту.
– Привет. Можно?
Блинд кивнула и провела меня через порог. Это было не в её стиле. В любом другом случае, она бы захлопнула дверь. Но сейчас молча – и от того убийственно – она смотрит на меня снизу вверх. А потом, встав на цыпочки, обнимает.
– Я скучава, – сказала Блинд с забитым пастой ртом. – Но ты всё лавно поступил, как колёл.
– Знаю. Извини.
Блинд отпустила меня и завернула в ванную. Она ступила туда одной ногой, сплюнула пасту в раковину и, закинув щётку в стаканчик, вернулась.
– Давай не будем возвращаться к этому. Просто глупая ссора. Тридцать шесть лет у меня ушло на то, чтобы поговорить на более серьёзную тему.
– У меня тоже…
Мы остались в коридоре. Присели на пустую тумбу и оба не знали, с чего начать. Сидели около друг друга и стыдливо сжимались, как подростки.
– Фотография ведь была настоящая?
– Да. Но ты не дал объясниться.
– Извини.
– Не стоит, – она точно готова к важному разговору. – Слушай…
Её подготовленность и обратное чувство у меня раздирает изнутри. А ещё хуже – моё искреннее желание поговорить именно с ней. Рассказать обо всех чувствах; о том, как, лишь появившись в моей жизни, она заняла в ней ключевое место. Раскаяться в страхе перед ответственностью и отношениями. И даже смешно сейчас, вспоминая, как я, в очередной раз себя обманывая, называл Блинд «второй сестрой».
И, стоило мне насмелиться и раскрыть рот, как Блинд продолжила:
– Помнишь, что было после Быка? Мне стало настолько плохо, что я отогнала от себя всех, кого можно. А ты оказался единственным, кто всегда возвращался. В то время родная мать не заботилась обо мне также сильно, как ты. И пускай
