Он старался предусмотреть все действия бандитов и с радостью нашел подтверждение тому, что шаги иранцев могут быть просчитаны. Буквально на следующий день после похищения Алины газета «Московский комсомолец» сообщила о происшествии в Лужниках: средь бела дня здесь сгорел «мерседес-190Е», предположительно черного цвета, без государственных номеров, с номерами кузова и двигателя, не зарегистрированными в Москве. Банда не сомневался, что это тот самый «мерс», на котором увезли Алину, и с удовлетворением отметил про себя, что предвидел попытку иранцев избавиться от самой большой улики.
За день Банда выпивал три огромных термоса кофе, который заваривала ему Настасья Тимофеевна, но почти ничего не ел. От волнения и бессонницы ему кусок в горло не лез…
Он сидел в машине уже третьи сутки, воспаленными глазами всматриваясь в двери подъезда и изо всех сил стараясь не уснуть. Была уже половина двенадцатого ночи, и дом Большаковых постепенно затихал, погружаясь в сон, когда вдруг из-за угла появился этот парень.
Он сразу привлек внимание Банды Парень был черноволосым, смуглым и бородатым, и даже в наступившей темноте Банда голову мог бы дать на отсечение, что без арабских или еврейских кровей в этом парне не обошлось Он вышел из-за угла и, на секунду замешкавшись, оглядывая двор, направился прямиком к подъезду Большаковых.
Банда съежился и вжался в сиденье, будто боясь, что его заметят в кромешной тьме за затемненными стеклами, когда араб остановился у самого подъезда, оглядывая двор А когда подозрительный гость вошел в подъезд и остановился у почтовых ящиков как раз там, где висел ящик Большаковых, Банда выскочил из машины и пулей полетел через двор прямо в подъезд.
Араб даже не успел бросить в ящик какой-то конверт, как в подъезд ворвался разъяренный Банда.
— Стоять! — крикнул Александр как можно более яростно, используя старый прием запугивания противника звуком, но араб, видимо, был подготовлен неплохо. Он отпрянул к стене, и в руках его тут же сверкнул длинный и тонкий закаленный арабский клинок, скорее, даже не нож, а что-то среднее между кортиком и короткой шпагой — Нэ падхады! — истерично завопил он, размахивая своим оружием, но Банда был слишком разъярен и слишком рад своей удаче, чтобы вспомнить про висевший под мышкой пистолет Он налетел на араба, как танк, как тайфун, как самое страшное стихийное бедствие, обрушив на него целый град неотразимых ударов. Нож улетел в сторону в мгновение ока, и араб, заливаясь кровью из разбитого носа и теряя сознание, привалился к стене, сползая по ней на пол.
Банда схватил его за шиворот и резко встряхнул, снова поднимая на ноги, а затем классически, как в десанте, заломил ему руку за спину, одновременно сдавливая шейные позвонки, полностью лишая противника возможности сопротивления.
Вспомнив о наручниках, висевших у него на поясе, Банда крепко сковал руки араба за спиной и потащил к машине. Затолкав его на заднее сиденье, Александр для верности прикрепил наручники к ремню безопасности, подтянув их как можно выше.
Теперь араб валялся на сиденье с высоко задранными к потолку руками, утыкаясь носом в мягкие подушки и заливая их собственной кровью — Вот так-то, урод! — удовлетворенно хмыкнул Сашка и, вытащив из кармана пленника пакет, предназначавшийся Большакову, вскочил за руль.
Взревел двигатель, и «мицубиси» стремглав вылетела из двора дома Алины, устремляясь за город…
* * *
Банда несся по ночной Москве, старательно объезжая все известные ему посты ГАИ, не желая нарваться на внезапный ночной досмотр машины, по направлению к лагерю «Валекса» Но, уже выехав за город, он резко свернул в более-менее густой лесок, на всякий случай отъезжая подальше от дороги.
Выбрав место поглуше и потише, он остановил машину и, вытащив араба, привязал его к толстой сосне — Говорить будем сразу или как? — на всякий случай, не надеясь на быстрый успех, спросил он пленника, — Сабака! — прорычал тот в ответ, бешено сверкая своими черными глазищами.
— Ясно. Что ж, даю тебе время подумать, — Банда отошел назад, к машине, и развернул наконец конверт, отобранный у этого неудавшегося посыльного.
В несколько раз сложенный листок бумаги были вложены волосы. Маленькая каштановая прядь. Волосы Алины.
Банда почувствовал, что кровавая пелена ненависти заливает его глаза, а руки сами собой сжимаются в кулаки. Боясь, что он сейчас убьет этого араба на месте, парень постарался опомниться и буквально заставил себя прочитать две строчки, кривым корявым почерком начертанные на листке:
«Владимир Александрович, осталось 2 дня. Договор наш в силе».
Подписи не было, Даты тоже. Все было ясно и так.
Банда аккуратно снова завернул волосы девушки в Записку, вложил все это в конверт и спрятал в карман. Затем снял куртку и подошел к арабу, грозно закатывая рукава.
Пленник, видимо, почувствовал, что настают самые страшные для него минуты, и дернулся, из последних сил стараясь освободиться от стянувшей его грудь веревки.
— Не дергайся, красавчик. Вспомни лучше Аллаха.
— Шакал страшный, — провопил араб, закатывая глаза.
— Смотри — раз!
Банда резко и профессионально точно двинул пленника в солнечное сплетение, постаравшись сделать это не слишком сильно, чтобы тот не потерял снова сознание, но и не слишком слабо, чтобы дыхание араба остановилось, страшным холодом сковав сердце.
— Теперь — два!
Удар в пах был настолько страшным, что пленник заверещал, прощаясь со своими еще не родившимися детьми, но Банда невозмутимо улыбался, глядя на его мучения.
— А теперь — три!
Голова араба коротко мотнулась, ударившись затылком о дерево, и двух верхних передних зубов парень не досчитался.
— Мне дальше считать, или, может, поговорим?
— Что ты хочешь?
— Где Алина?
— У нас. Ее убьют, если со мной что-то случится!
— А я убью тебя. Медленно, не спеша, с удовольствием.
— Аллах простит мне мою смерть!
— Не-е-т, парень, не надейся!
— Он видит, как мужественно принял я избавление от мук! Убей меня, неверный!
— Ты торопишься, голубчик. Ты же мне еще не рассказал, где Алина.
— Кто ты? Ты не из Ка-гэ-бэ?
— Нет, дорогой. Я дикий. Одиночка. Могу с тобой делать, что захочу. Ты знаешь, я когда-то был в Афгане и кое-чему у «духов» научился. Из тебя можно сделать несколько ремней. Тебя можно накормить мясом твоего же бедра. Тебя можно удушить твоими же кишками. Ты что выбираешь?
— Что ты хочешь?
— А ты не понял еще? — Банда говорил медленно, тихо и проникновенно, и звук его голоса действовал на пленника гораздо более убедительно, чем любые удары и боль. — Где моя девушка, я тебя спрашиваю?
