ему не потребуется ни он, ни повар, столоваться будет у хозяйки, она же берет на себе хлопоты по уборке и стирке белья.
Он забрал с собой реликвии с родины – тебризский ковер, сундук, кызылбашскую одежду, молитвенный коврик и свое оружие.
Хозяйка поведала, что один из его соседей – неудачливый писатель, живет с семьей, донна Луиза
– вдова с сыновьями от первого мужа, между прочим, ввернула, что вдовушка, несмотря на солидный возраст, собирается замуж в третий раз. Хозяйка информировала нового постояльца и об обитателях третьего этажа, и, выговорившись, ушла довольная собой, покачивая широкой юбкой.
Он понял в первый же вечер, что это не столь уж спокойное место, шум из таверны внизу, семейные «разборки» соседей не обещали тихую заводь.
Но все же, что было делать. По крайней мере не придется ежедневно слушать цокот коней господина Лермы.
В трактире внизу, на первом этаже он увидел некоего фатоватого господина, который наведывался в этот дом. Служанка Мария сообщила новому постояльцу, что сеньора зовут Гаспар Эспелата, объект его посещений
– донна Исабелла, внебрачная дочь дона Мигеля Сервантеса. Дон Гаспар слыл сердцеедом, то же мнение он слышал о новом постояльце.
Знакомство их состоялось жарким летним днем. Орудж-бей, забыв о «Кастилии», предпочитал ходить в трактир на берегу речки Эсгева, который, в основном, посещали служители муз.
По утрам в трактире царила мирная обстановка, к полудню атмосфера разгоралась, оживленные шумные беседы перерастали в жаркие споры, споры доходили до скандалов, выяснения отношений и скрещивания шпаг.
Как-то в трактире к Орудж-бею подошел молодой человек, сказал, что прочел его книгу, добавив, что не верит в искренность порыва, побудившего автора принять христианство. Объяснил свой скепсис тем, что человек не может вот так, в одночасье, с легкостью отрешиться от своей веры. Молодой человек был в подпитии, но суждения и речь звучали логично и уверенно.
Орудж-бей ответил в том же духе, что подобные перемены происходят в душе по наитию, по внезапному внушению свыше…
Собеседник не сдавался:
– Мистика! Ведь должно быть убеждение! Понимание истинности пути! Цели!
– Все в воле Господней… – Орудж-бей старался сохранить невозмутимость.
– Люди беспомощные всегда кивают на Бога…
Неофит отозвался сухо:
– Такие моменты не переварить обыденному сознанию…
И посоветовал молодому критику сходить в церковь и помолиться, прежде чем затевать дискуссии на божественные темы, иначе кто-то захочет отправить его к праотцам.
Антагонист вскочил с места:
– Я готов хоть сейчас постоять за свои слова в поединке!
Он был вдрызг пьян.
Орудж-бей не возражал, попросив отсрочить поединок хотя бы на пару часов. Благородная сдержанность его была замечена доном Гаспаром, явившимся сюда с Исабеллой. Гаспар вывел молодого тепленького полемиста из трактира, усадил в свою карету и отправил восвояси. Вернувшись, он подсел к дону Хуану.
– Вы вели себя как истый кабальеро, – сказал он. – Окажите мне честь выпить с вами.
Так началось их знакомство.
Позже он имел возможность пообщаться и с Исабеллой, когда речь зашла о литературных трудах ее отца, Орудж-бей сказал, что читал «Жизнь в Алжире», смотрел «Великую султаншу», но умолчал о впечатлении от комедии.
– Как вы думаете, дон Хуан: он действительно великий писатель? Мы-то знали его как неудачливого интенданта… Мне кажется, папа движим жаждой славы… Вернее, тщеславием, подвигнувшим его взяться за писательство. Ну, это покажет время… А пока он обездолил мою мать, двадцать лет продержал ее в своей фазенде…
Орудж-бея покоробило, что юная Исабелла так отзывается о своем отце, но не стал читать ей морали. Ограничился признанием:
– Не люблю перебарщивать с вином… Ибо тогда людьми правит не воля Господня, а наущения сатаны…
Соседи по столу не разобрались, в чей огород брошен камушек. Подумали: намек на недавнего пьяного полемиста. Но, на самом деле, он имел в виду Исабеллу. Ибо только человек с помутившимся разумом может так отзываться о своем отце.
* * *
Через несколько дней, спустившись в трактир на первом этаже своего нового пристанища, Орудж-бей случайно увиделся с доном Мигелем. Их познакомил Гаспар Эспелата.
После легкой закуски на стол подали вино. Разговор зашел о пересудах, связанных с Сервантесом. Писатель посетовал на критиков. Между прочим обмолвился, что «Великая султанша», напротив, высоко оценена.
Орудж-бей, сообщив, что смотрел спектакль в королевском театре, не преминул заметить:
– Я не знал, что турки и мусульмане столь глупы и безжалостны…
Автор «Дон Кихота» уловил иронию в тоне собеседника и невозмутимо отозвался:
– Да и я тоже. Пока не попал в плен…
Орудж-бею пришлась по душе моментальная реакция. И он решил показать, что тоже не лыком шит.
– Надеюсь, вы – не Ламберто?[68]
Дон Мигель заерзал на стуле. «А этому палец в рот не клади…»
– Нет, сударь. Мне больше подходит роль Мадригала.[69]
– Сдается мне, что ему суфлирует один восточный господин. Посол Персии, скажем…
После этих слов дон Мигель, явно раздосадованный, поднялся из-за стола, надел шляпу:
– Честь имею.
И длинные ноги понесли его тощую фигуру к выходу.
Гаспар проводил писателя взглядом, ему стало смешно:
– Между нами говоря, к такой долговязой фигуре никак не подошло бы женское платье… – и захохотал.
Орудж-бей вторил ему.
* * *
Его ждала еще одна встреча…
Бродя по берегу Эсгевы, он увидел даму в черном, она подошла. Та самая, которая передавала ему платок Анны.
– Донна Анна интересуется, забыли ли вы тот платочек или нет?
– Скажите ей, что ответ она может услышать из первых уст. Если пожелает. Вот адрес, – протянул ей бумажку с адресом.
Дня через два он снова прогуливался у реки с доном Гаспаром, разговор зашел о Персии. В тоне неофита сквозила ностальгия. Дон Гаспар сказал, что понимает чувства друга, но не видит к тому оснований, ибо он прежний «Урудж-бей», теперь уже дон Хуан, которого испанцы считают своим человеком. Родным и почитаемым. Да вот, послушай. Сонет, посвященный тебе. – Гаспар извлек из кармана страничку и стал читать вслух:
Волнистыми густыми волосами
Ты, как Нептун, гордишься справедливо,
И Аполлон потупился стыдливо,
В Испании тебя увидев с нами.
Да, ты героем создан небесами,
Родился дважды и возник счастливо,
И все же ты тоскуешь молчаливо,
Снедаемый протекшими годами…
Вот-вот, именно! – бросил чтец реплику. И продолжил:
Но прошлым жить упорно не желая,
Испытываешь ты судьбу и ныне,
И видит свет, что в том дойдешь до края.
Ах, Дон Хуан, поверь, ты не в пустыне:
