из ее рук сумку. Ольга лишь на мгновение опередила его.
— У вас есть доступ к секретным материалам? — спросила она громко. — Покажите мне разрешение разведуправления на мой обыск!
— Тихо, тихо, — примирительно сказал Афанасьев.
И снова, перегнувшись через стол, попытался выхватить сумку.
— Не сметь! — закричала Ольга. — Звоните в разведуправление немедленно!
— Ай-ай! Какие мы грозные! Заждались вас там, наверное. Да я могу тебя на месте расстрелять!
— Не промахнетесь? — спокойно уточнила Ольга. — А меня, между прочим, ждут. И вы за это ответите.
Афанасьев весело рассмеялся.
— Вы же сами пришли ко мне с повинной, — язвительно ответил он и бросился к чемодану.
— Меня привезли сюда насильно, а вы…
— Все! — перебил Афанасьев. — Тебя отведут в камеру. Посидишь, подумаешь. Завтра кричать перестанешь.
И он нажал скрытую от глаз посторонних кнопку на краю стола. Ольга слышала, как кто-то вошел и встал сзади нее.
— Позвоните, пожалуйста, в разведуправление, — попросила она.
Она уже минут пять стояла перед полковником и понимала, что тот, кто находится позади, легко выбьет сумку из ее рук. Одним движением она высыпала ее содержимое на стол.
— Зафиксируйте, что вы все это видели в присутствии вашего подчиненного. Чтобы потом не говорили, что я рассекретила материалы. Это на вашей совести.
В этот момент Оля радовалась только тому факту, что у нее с собой нет денег.
— У меня дипломатический паспорт. Я не имею к вам никакого отношения. И вы это прекрасно знаете, — пыталась урезонить она следователя.
Все было тщетно. Трое суток она провела в камере. Ее вызывали на допросы по ночам. Не давали спать днем. Один раз разрешили выпить стакан воды — солоноватой, абсолютно мерзкой на вкус.
— За вами уже выехали, — сообщил Афанасьев на рассвете четвертого дня. — Видимо, ты много знаешь.
Он бесконечно переходил с «ты» на «вы», что невероятно раздражало Ольгу.
— Но мы еще встретимся. Я тебе обещаю. И…
В дверь постучали.
— За Скоробогатовой приехали, — сообщил чей-то голос.
— Пусть подождут. Так вот. Я буду говорить по-другому.
— Верните мои вещи, — попросила Оля.
— Это пожалуйста. Ничего там не было. Все время лжете.
В сумке не оказалось Лиса.
— Верните игрушку, — так же не повышая голоса, попросила Оля, хотя внутри у нее все задрожало.
— А в ней ничего не было. Зачем таскаешь?
И он бросил на стол растерзанную игрушку.
«Господи, помоги мне! — про себя попросила Оля. — Пусть ему тоже будет когда-нибудь так же больно. Он заслужил».
Она сгребла Лиса в сумку и вышла из кабинета.
— Еще встретимся! — пообещал ей вслед Афанасьев.
И оказался прав.
Снова машина с завешенными окнами. Короткая дорога в гробовой тишине. И кабинет какого-то начальника.
— Представьтесь, — предложил мужчина в штатском, указывая на кресло напротив своего стола.
— Николаева Ольга Николаевна. Оперативный псевдоним «Ландыш».
— С возвращением, Ольга Николаевна. Мы вас совсем потеряли. Вам повезло. В донесениях наших агентов указывалось, что вы были отправлены в Аргентину. Я не ошибаюсь? Ваша пленка — ценнейший материал, и у нас оказалась в нужный момент. У вас будет время все нам подробно описать. Начните с сорок шестого года. Чем занимались. Фамилии. Возможности внедрения к этим фашистским крысам.
— Хорошо.
— Поживете пока у нас. Будем иногда тревожить для бесед. Вопросы?
— Я хотела бы встретиться с Гельмутом или его женой.
— Цель встречи?
— Личная.
— Личное подождет. Не обессудьте. Вы должны пройти проверку. Все остальное — после.
Ольгу разместили в подобии однокомнатной квартиры, которая находилась в здании разведуправления. На кухне — чистота и порядок. Даже печенья не было. Как не было и плиты. В комнате диван, шкаф и два стула. Стол привинчен к стене. Оля вздохнула и принялась чинить игрушку.
Ей надо было обдумать, что писать. Наводку ей дали — у нее было задание, она его выполняла. Надо было продумать все детали. Иначе получится, что она сбежала с фашистом. Непонятно, куда и зачем? Но начинать писать надо было срочно. Чтобы не была видна работа мысли.
«Надо было спросить про родных Густава. Вот первый вопрос, — думала Ольга. — Но тогда надо было спрашивать о Ленхен. А это опасно».
Ольга встряхнулась.
«Неужели меня могут шантажировать собственным ребенком на родине? Не может этого быть».
Оказалось, что писать по-русски очень сложно. То есть она все помнила, но рука нет-нет да и срывалась на немецкий.
«Мне трудно перестроиться. Мне нужно что-то узнать о Ленхен. Здесь она, наверное, Лена, Елена. Как все непросто».
Первым Оле нанес визит немолодой мужчина.
— Вам сейчас трудно, Ольга Николаевна. Это временно. Скоро привыкнете. Это формальность, которую просто надо пережить. Кстати, вам привет от Кентавра. Помните его?
— Олег Михайлович. Как он? — обрадовалась Оля.
— На пенсии. Мы с ним соседи по даче. Я ему по секрету о вас рассказал. Старик порадовался. Помнит вас.
— С ним работала женщина. Немка. Что с ней? — Оля поняла, что эти воспоминания часть проверки. — Она приезжала к нам в Берлин.
— Уехала на родину. И вернулась.
— Удивительная женщина, — улыбнулась Оля, уверенная, что Эльза живет на одной даче с Олегом Михайловичем.
— Да. Согласен. Генерал обещал устроить вам встречу с Гельмутом. Это не возбраняется, но, обычно, на родине нелегалы между собой не общаются.
— У меня есть причина для встречи. Если это неудобно, то, может быть, с Марией?
— Хорошо. Подробно опишите приезд Отто. Что его интересовало. Где вы встретились?
— А где сейчас Отто?
— Это не в моей компетенции, — мужчина улыбнулся.
«Профессионально, — подумала Оля. — Он все знает, но говорить не хочет».
— Я думаю, что если вы меня покажете Гельмуту или Марии, то отпадет часть вопросов. Олег Михайлович помнит меня совсем молодой. А на их глазах…
— Да-да. Вы правы, — и, немного помолчав, добавил: — Есть еще кто-нибудь, кто вас опознает?
— Штерн.
— Кто еще?
— Хозяин магазина ковров. Новый Штерн. Связные. Я имею в виду Рудольфа и его напарника. Роберт…
— Хорошо.
И мужчина ушел.
Несколько дней Ольгу не беспокоили, не считая того, что трижды в день ей приносили еду. Оля писала и черновики смывала водой, потом измельчала и смывала в унитаз. Она стремилась изложить все компактно и ясно, не вызывая вопросов.
Следующим посетителем был сам генерал.
— Как устроились, Ольга Николаевна? — добродушно спросил он.
— Замечательно, благодарю вас, — кротко ответила Оля.
— Много написали?
— Почти все. Тем более что писать почти нечего. К сожалению.
— Не торопитесь. Что вы думаете делать дальше?
— Не знаю. Не представляю, — честно ответила Оля, чьи мысли не распространялись дальше встречи с ребенком.
— Какие языки вы знаете? — продолжал вопросы генерал.
— Немецкий, французский, латиноамериканский испанский, немного английский.
— В вашем личном деле указан только
