литературы и искусства и дает довольно ясные представления в художественной и эстетической области.
К. Леонтьев придает византизму исключительно важное значение не только во всех сферах общественного бытия и сознания, но и, делая основной акцент на особой значимости царя и церкви в жизни России, показывает, что византизм пронизывает всю жизнь народа и государства. При этом он предостерегает, что любое отступление от византизма грозит России величайшими бедами и катастрофами, поскольку византизм является фундаментом, на котором стояла и стоит Россия: «Одним словом, с какой бы стороны мы ни взглянули на великорусскую жизнь и государство, мы увидим, что византизм, т. е. Церковь и Царь, прямо или косвенно, но во всяком случае глубоко проникают в самые недра нашего общественного организма.
Сила наша, дисциплина, история просвещения, поэзия, одним словом, все живое у нас сопряжено органически с родовой Монархией нашей, освященной Православием, которого мы естественные наследники и представители во вселенной.
Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше, сопрягаясь с нашими патриархальными, простыми началами, с нашим, еще старым и грубым вначале, славянским материалом.
Изменяя, даже в тайных помыслах наших, этому византизму, мы погубим Россию. Ибо тайные помыслы, рано или поздно, могут найти себе случай для практического выражения»[432].
Эти пророческие предвидения К. Леонтьева были подтверждены Февральской и Октябрьской революциями 1917 года, а также развалом Советского Союза.
Во многом эти социальные катастрофы были обусловлены стремлением различных революционеров и реформаторов к осуществлению идеи всеобщего блага, которая в реальности оказывалась очередным мифом, химерой, обманом. Леонтьев с большой проницательностью раскрывает иллюзорный характер «новой религии»: «Идея всечеловеческого блага, религия всеобщей пользы, — самая холодная, прозаическая и вдобавок самая невероятная, неосновательная из всех религий.
Во всех положительных религиях, кроме огромной поэзии их, кроме их необыкновенно организующей мощи, есть еще нечто реальное, осязательное. В идее всеобщего блага реального нет ничего»[433].
Снова и снова К. Леонтьев подчеркивает значение государства и государственности для России как той великой силы, без которой ее существование невозможно, и не только ее существование, но и существование народов Европы, а может быть, и всего мира: «Если славяне призваны к чему-либо творческому, положительному, как особый ли мир истории или только как своеобразная часть европейской цивилизации, и в том, и в другом случае им нужна сила.
Сила государственная выпала в удел великороссам. Эту силу великороссы должны хранить, как священный залог истории, не только для себя, но и для всеславянской независимости.
Быть может, со временем для пособия самой Европе, против пожирающей ее медленной анархии.
И таким образом для всего человечества»[434].
Уже из этого видно, что К. Леонтьев, опираясь на свое глубокое и универсальное понимание византизма, не только продолжает развивать основополагающие идеи Афонских и Оптинских старцев, но и делает действительно радикальные выводы относительно перспектив дальнейшего развития России и Европы.
Разумеется, прежде всего это касается проблем государства и государственности. Леонтьев убедительно показывает, что эгалитарно-либеральный прогресс, принятый всеми европейскими странами как столбовая дорога развития цивилизации, в конечном счете может привести только к разрушению и гибели. Тем более, что в отличие от России, где государственность пронизывала все общественные структуры и институты, включая семью, в странах Западной Европы государственность уступала по своему значению родовым структурам и родовому чувству. Неслучайно в настоящее время мы видим, как в целом ряде стран Западной Европы с принятием законов об однополых браках по существу ликвидируется институт семьи, на котором так или иначе всегда основывались государственные структуры. В России же именно в силу сохранения византийских традиций государственности, охватывающих все социальные структуры, ликвидация института семьи возможна лишь при ликвидации всей системы государственности как таковой.
Кроме того, К. Леонтьев глубоко раскрывает органическую взаимосвязь государственности и религии, византийских принципов государственности и православного вероучения. «Религия, преобладающая в каком-нибудь народе, вот краеугольный камень охранения прочного и действительного»[435]. Религия для К. Леонтьева глубже, возвышеннее, могущественнее, чем любые теории либерально-эгалитарного прогресса, демократии, конституций, прав человека и т. п. Он не устает повторять, что России не в чем завидовать Европе, и верит в обратное — скорее, Европе есть чему поучиться у России:
«Неужели этот ум [русский ум. — К. Д.] не постигнет, наконец, что Европе более не в чем завидовать; что ложь дальнейшего демократического и либерального прогресса уже слишком груба… что идея этого прогресса ненаучна, что идеал его неизящен и невысок, ибо всеобщее равенство и всеобщая равноправность убийственны для разнообразного развития духа и свойств людских…»[436]
Эгалитарно-либеральный прогресс всё упрощает, низводит к простейшему, элементарному, усредненному, банальному и соответственно, пошлому. Так, например, человеческая личность низводится к «среднему европейцу», лишенному какой-либо самобытности, оригинальности, выразительных индивидуальных качеств, дарований и талантов. Подобный «средний европеец» способен вызывать лишь чувство отвращения, а не восхищения, поскольку он лишен главного, что всегда присуще человеческой личности, — самобытности и творческого начала, высокой духовности, оригинальности, мысли, уникальности и неповторимости.
Святая Троица. А. Рублев. XV в.
Святая Троица. А. Рублев. XV в.
Можно было бы много и довольно подробно характеризовать выводы, сделанные К. Леонтьевым на основании его усвоения духовного и практического опыта Афонских и Оптинских старцев, но это задача отдельного большого исследования. Здесь же мы можем только обозначить эти выводы.
Следует помнить, что К. Леонтьев очень глубоко и основательно изучал духовное наследие Афонских и Оптинских старцев. На протяжении многих лет он общался с ними и непосредственно жил как на Афоне, так и в Оптиной Пустыни, испытывая на себе непосредственное духовное воздействие Афонских старцев Иеронима и Макария, Оптинского старца Амвросия, который был его духовником на протяжении более десяти лет. Бόльшую часть своих работ К. Леонтьев написал по благословению старцев. Что касается работ последнего периода, отличающихся исключительной глубиной и фундаментальностью, они были написаны по благословению самого старца Амвросия. Неслучайно К. Леонтьев открыто признавал, что он, несмотря на свой ум, образованность, политический и дипломатический опыт, преклонялся перед мудростью и святостью Афонских и Оптинских старцев. Он готов был учиться у них всегда, с трепетом внимал их советам и наставлениям, и не может быть никакого сомнения в том, что на всем его творчестве остался след их благодатного и плодотворного влияния.
Идет ли речь о византизме, византийской государственности и религии, византийской культуре, о решении «Восточного вопроса», об эгалитарно-либеральном прогрессе, национальных движениях, революциях и реформах, о культуре и высших человеческих идеалах и ценностях — на всех произведениях К. Леонтьева, во всех его рассуждениях об основополагающих проблемах бытия
