6 января 1918 года
Сегодня начались первые совещания с украинскими делегатами. Все делегаты на местах, за исключением председателя. Украинцы сильно отличаются от русских делегатов. Они значительно менее революционно настроены, они гораздо более интересуются своей родиной и очень мало – социализмом. Они, в сущности, не интересуются Россией, а исключительно Украиной, и все их старания направлены к тому, чтобы как можно скорее эмансипировать ее. Но они, по-видимому, не выяснили себе, будет ли независимость полная: то есть будет ли Украина признана самостоятельным государством, или же она должна быть включена в рамки русского федеративного государства.
Украинские делегаты очень культурные люди. Они были явно намерены использовать нас, как трамплин, с которого удобнее всего наброситься на большевиков. Они стремились к тому, чтобы мы признали их независимость, дабы они могли подойти к большевикам с этим fait accompli и заставить их принять украинцев как представителей равноправной державы, пришедших завершить дело мира.
Но в наших собственных интересах мы не должны ни привлекать украинцев на нашу платформу, ни вбивать клин между ними и петербуржцами. Поэтому на высказанное ими пожелание признания независимости мы отвечали, что готовы на это, если украинцы со своей стороны согласятся на следующие три условия:
1. Окончание переговоров в Брест-Литовске, а не в Стокгольме.
2. Признание старых государственных границ между Австро-Венгрией и Украиной.
3. Невмешательство одного государства во внутреннюю политику другого.
Знаменательно, что на это предложение до сих пор не поступало ответа.
7 января 1918 года
Сегодня утром приехали все русские под председательством Троцкого. Они тотчас велели сказать, что они просят их извинить, если они впредь не явятся к общему столу. Их и вообще не видно, и сейчас, по-видимому, дует совершенно иной ветер, чем раньше.
Любопытные подробности об этом рассказывает барон Ламецан, немецкий офицер, который привез сюда русскую делегацию из Двинска. Во-первых, он утверждает, что двинские окопы совершенно опустели и что, за исключением немногих сторожевых постов, русских там вообще больше нет; затем, что на очень многих станциях делегатов встречали депутации, которые все требовали мира. Троцкий отвечал каждый раз очень ловко и обходительно, но настроение его постепенно становилось все более подавленным. Барон Ламецан вынес впечатление, что русские находятся в совершенно отчаянном положении, потому что у них только один выбор: или вернуться домой без мира, или заключить худой мир – и в обоих случаях они будут сметены. Кюльман сказал: «Ils n’ont que la choix a quelle sause ils se feront manger»[28]. На это я ответил: «Tout comme chez nous»[29].
Только что прибыла телеграмма о демонстрации в Будапеште против Германии. Окна германского консульства были побиты. Это ясное указание, каково будет настроение, если мир не пройдет по нашей вине.
8 января 1918 года
Ночью прибыл турецкий великий визирь Талаат-паша и только что был у меня. Он, по-видимому, безусловно стоит за то, чтобы заключить мир, но если дело дойдет до конфликта с Германией, то, кажется, намерен выдвигать меня, а сам оставаться на заднем плане.
Талаат-паша один из наиболее даровитых и, пожалуй, самый энергичный турецкий деятель. До революции он был мелким телеграфным чиновником, а вдобавок членом революционного комитета. В качестве такового он перехватил правительственную телеграмму, показывавшую, что замыслы революционеров раскрыты, и если не будет тотчас же приступлено к действию, то игра проиграна. Он утаил телеграмму, предупредил революционный комитет и убедил его немедленно раскрыть свои карты. Все удалось: султан был свергнут, и Талаат стал министром внутренних дел. Со своей стороны он стал с железной энергией бороться против реакции. Позднее он стал великим визирем и вместе с Энвером-пашой воплотил в себе всю энергию и мощь Турции.
Сегодня днем будет сначала совещание пяти председателей союзников и России, а затем пленарное заседание.
Заседание было снова отсрочено, потому что украинцы все еще не пришли ни к каким решениям. Поздно вечером у меня было совещание с Кюльманом и Гофманом. Мы пришли к довольно определенному соглашению касательно предстоящей тактики. Я еще раз сказал ему, что пойду с ними и буду поддерживать их требования до последней крайности, но что если Германия окончательно порвет с Россией, то я должен оставить за собою полную свободу действий.
Они оба как будто понимали мою точку зрения довольно правильно – особенно Кюльман, который конечно же довел бы переговоры до конца, если бы это было в его власти. Что касается деталей, то мы сошлись на том, что будем настаивать в ультимативной форме на продолжении переговоров в Брест-Литовске.
9 января 1918 года
Основываясь на принципе, что лучше всего предвосхитить удар противника и самому ударить в лоб, мы решили не ждать, пока русский министр иностранных дел выскажется, а поставить его самого перед нашим ультиматумом.
Троцкий явился с заготовленной большой речью, но успех нашего нападения был настолько блестящ, что Троцкий тотчас же просил отложить заседание, так как новая ситуация требует новых решений. Перенесение конференции в Стокгольм было бы для нас концом всего, потому что оно лишило бы нас возможности держать большевиков всего мира вдалеке от нее. В таком случае стало бы неизбежно именно то, чему мы с самого начала и изо всех сил стараемся воспрепятствовать: поводья оказались бы вырванными из наших рук и верховодство делами перешло бы к этим элементам. Теперь нужно выждать, что принесет завтрашний день: или победу, или окончательный разрыв переговоров.
Троцкий несомненно интересный, ловкий человек и очень опасный противник. У него совершенно исключительный ораторский талант – мне редко приходилось встречать такую быстроту и тонкость реплики, как у него, – и вместе с тем вся наглость, свойственная его расе.
10 января 1918 года
Только что было заседание. Троцкий произнес длинную речь, рассчитанную на всю Европу и по-своему действительно прекрасную. Смысл ее заключается в том, что он уступил. Он заявил, что принимает германо-австро-венгерский ультиматум и остается в Брест-Литовске, потому что не хочет дать нам повод сказать, что вина за продолжение войны падает на Россию.
В связи с речью Троцкого была немедленно создана комиссия, которой придется заняться щекотливыми территориальными вопросами. Я настоял на том, чтобы войти в эту комиссию, так как хочу иметь постоянный контроль над совещаниями такой первостепенной важности. Это было нелегко, потому что вопросы, подлежащие обсуждению, в сущности, касаются только Курляндии и Литвы, то есть не нас, а Германии.
