Из бокового выхода выбежали слуги, быстро протерли мраморные полы там, где стоял дикарь и куда он плюнул, и удалились.
— Так что же он сказал? — угрюмо поинтересовался Владетель.
Монах-переводчик встрепенулся, подбежал к Главному ученому и прошептал на ухо слова.
Кайранджахау, кивнув и отпустив подчиненного, обратился к Владетелю:
— Он сказал, что власть в Диких землях сменилась и прежние договоры расторгнуты.
— Это все?
— Да, Владетель, — Кайран поклонился и отступил.
Адан сильно потел. Он стал красным и часто пил. Шан с беспокойством поглядывал на отца, но тот пока и виду не показывал, что ему плохо или что он не в силах продолжать совещание.
— Что там еще?
— Также привезли пятнадцать повозок с солью, — после короткой паузы доложил Военный советник.
— Ого! — Повелитель заметно повеселел. — Наконец-то! Богатый улов! Передайте Забиану мою похвалу и наградите подобающе. У меня по этому поводу давно созрел указ! Распределить добытую соль по всем заведениям столицы. Отправить одну… нет, по одной повозке в Ноксоло и Ребульеру…
Владетель задумался, а советники обеспокоенно зашушукались.
— Сын, — обратился Адан к наследнику серьезно, — а как ты распорядился бы этой добычей?
Шан ожидал подобного хода: отец последнее время все чаще привлекал его к решению маловажных вопросов и, бывало, просил высказать мнение по поводу принятых Владетелем указов. Шан вдохнул поглубже и заявил важным тоном:
— Я согласен: соль — прекрасное приобретение… Она улучшает нашу пищу… И почему бы простым жителям тоже не дать возможность попробовать соленые блюда?
На нижнюю ступеньку поторопился встать Главный советник:
— Владетель, позвольте объяснить наследнику, почему это невозможно? По крайней мере сейчас. — После одобрительного кивка он слегка повернул голову к Шану и пересекся с ним холодным взглядом, от которого у того пробежали мурашки. Рауккар поучал Шана твердым, назидательным голосом: — Соль вредна при увеличении дозы, а простолюдины не знают меры. Они жрут, пока есть что пожрать. Они пьют, пока не упадут под стол. Дать им соль сейчас — все равно что подтолкнуть на верную гибель. Во всем должна быть мера. И в щедрости тоже.
Шану не понравилась речь Изувера: он осознал себя расходной фигурой в игре, к которой не лежала душа. Наследник поежился и отвернулся, не сказав в ответ ни слова. А еще ему стало стыдно перед отцом: наверняка не о таком сыне мечтал Владетель.
Шан вдруг почувствовал руку отца на своем плече, но поворачиваться не торопился. Хватка становилась все крепче. Он прикусил губу, постарался напялить сосредоточенную, волевую маску и все же обернулся.
Отец сидел на престоле бледный. Глаза закатились, а изо рта начинала течь струйка розовой пены. Владетель сильно вздрогнул два раза.
— Папа! — Шан вскочил с бешено колотящимся сердцем.
Снизу к ним уже бежали советники. Из бокового выхода мчалась стража и слуги.
— Лекаря! — закричал Джелисткон. — Быстро!
— Несите в покои, — уверенно распорядился Кайранджахау, проверив у повелителя пульс. — Пока еще не поздно.
* * *
Замок Владетеля Гирей был огромен и неуклюж. Сотни маленьких комнатушек, бесконечные узкие коридоры — складывалось впечатление, что его строили, чтобы стеснить свободу и волю подданных. Просторными были лишь покои хозяина да коридоры, ведущие во внутренний дворик, обеденный и церемониальный залы.
К тому времени, когда из комнаты Владетеля вышли лекарь и Кайранджахау, в коридоре столпилось порядочно знати и ближайших советников. Хорошо, что они сторонились наследника, но и без того в нос бил кислый запах пота. Всеобщий шепот походил на гул роя пчел, который смолк, как только открылась дверь.
— Владетель поправляется, — объявил Главный ученый. — Легкое недомогание. Ему нужен покой. Никому не входить.
— А мне можно? — робко спросил Шан.
— Да, конечно. — Кайран отступил в сторону, освобождая путь. — Наследнику мы не вправе запрещать.
Шан вошел и прикрыл за собой дверь.
Папа лежал на высокой кровати, среди подушек. На этажерке скопилось множество склянок и бутылочек с разноцветными жидкостями. Пахло сушеной травой. Пучки фиолетовых колючек висели прямо над головой Владетеля.
В комнате было просторно и пусто. Папа велел вынести всю мебель после смерти жены, кровать заменили. В окно пробивался тусклый солнечный свет.
— Иди ко мне, — позвал отец слабым голосом. — А где твоя сестра?
Наследник пожал плечами:
— Не знаю.
— Снова где-то озорничает. — Говорил он медленно, через силу. — Ты следи за ней.
Шан подошел ближе. Папа выглядел неважно: щеки впали, глаза обесцветились, но бледность… Бледность ушла, уступив место серости. Кожа приобрела металлический оттенок.
Шан сел на край и взял отца за руку.
— Как я устал жить в мире лжи… — Папа вымученно улыбнулся. — Ну вот: заговорил как она…
Шан отогнал от себя мысли о прощании отца, ведь Кайран пообещал, что Владетель поправится.
— У нас нет другого мира, — грустно прошептал наследник.
— Есть! — Глаза отца вдруг вспыхнули жизнью. — Другой мир — твоя семья!
Шан сконфузился. Он не понимал, с чему отец завел этот разговор именно сейчас.
— Но ты же не сможешь изолировать семью от внешнего мира, — возразил сын.
— Но попытаться то можно.
Владетель смотрел на сына влажными глазами.
— Как? — Шан был почти уверен, что папа бредит. — Отказаться от власти, денег и суеты городских улиц?
— Сбежать подальше, — продолжил отец, — в глушь, где кроме пары серебряных да крыши над головой у тебя не будет ничего. Обрести друзей, которым от тебя ничего не надо… Кроме дружбы.
— Папа! — воскликнул Шан, вскочив с кровати. Внутри клокотало и бурлило от негодования и обиды. — Ты ведь не умираешь?! Ты не можешь меня сейчас оставить! Я не готов!
— К этому нельзя быть готовым… Ты сядь, сядь… Все будет хорошо. Не забывай уроков своих учителей, не пренебрегай голосом своего сердца и подсказками ума, и тогда неприятелю тебя не сбить с пути.
Ты знал, что в Старых землях живут люди, которые верят, что родные никогда не умирают? После того, как близкий человек перестает дышать, а его тело растаскивают на куски звери, он остается рядом — невидимым спутником. Эти люди живут так, будто предки всегда рядом. Они не горюют.
— Не проси меня об этом! — Шан выдернул руку. Его сердце разрывалось между желанием прижаться к отцу и порывом сбежать от того, чего он не хотел принимать. — Я… Я даже не знаю, о чем ты меня просишь!
