— Полчаса, Ринатик, — Серый отбросил лопату. — Всего тридцать минут. Как братишку прошу.
* * *
И опять они провозились куда дольше, чем объявил Серый, но дело пошло, и Ринат тоже завёлся, загорелся, и с диковатым азартом отдирал от крыши будки листы кровельного железа, густо покрытого масляной краской.
— Гвозди, гвозди смотрите! — кричал он, сбрасывая с крыши очередной лист, громыхающий, словно противень на столовской кухне.
За гвозди отвечала Лёнька — он руками ощупывала буквально каждый сантиметр кровельного железа. Проверенные листы забирал Серый, складывал их вдвое, втрое, топтал ногами, и мостил площадки под аутригера.
Когда железо кончилось, в ход пошли асбестовые плиты дорожки и доски, а в конце Серый снял с петель дверь.
— Всё, давай, будем пробовать! — махнул он Ринату.
Тот залез в кабину, завёл «МАЗ», неловко переваливаясь на ходу, как утка, оббежал кран и начал дёргать рычаги, опуская аутригеры на подготовленные площадки. Опоры вдавились в железо, послышался скрип, треск, но кран не поехал по склону, как это было раньше, и Серый устало скомандовал:
— Выпускай на полную.
Взревел двигатель, гидравлика тяжело закряхтела, точно живая, и «МАЗ» начал приподниматься на опорах, как какой-нибудь боевой робот из американского фильма про будущее.
Ринат выскочил из-за жёлтой кормы крана, показал большой палец — ништяк, мол, и полез в будку крановщика. Лёнька подошла к Серому. Он обнял её, поцеловал в щеку.
— Ты прямо профессор.
— Нет, — устало улыбнулась она. — Просто в школе хорошо училась. У тебя йод есть?
— Зачем? — удивился Серый и только теперь заметил, что Лёнькины руки все в крови — изрезала о кровельное железо. В свете фар кровь казалась коричневой, ненастоящей. Серый метнулся к будке, на ходу бросив:
— Я щас! Щас!
Йода, конечно, не было, но был спирт, последняя заначка Афганца, зелёный литровый пузырь проклятого «Рояля». Серый выволок его из-под тумбочки, прихватил кухонное полотенце, выскочил на улицу.
— Во! Давай свои руки.
Лёнька отобрала у него бутылку и полотенце, кивнула на кран.
— Я сама. Иди, помогай.
* * *
Ринат начал подъем, и двигатель «Маза» сразу же перешёл на натужный рёв, утробный и страшный. Трос натянулся. В свете фар статуя в яме шевельнулась, вздрогнула, как человек, очнувшийся после долгой пьянки, чуть-чуть повернулась, так, что вытянутая рука поднялась над кучами глины.
— Не идёт! — проорал, перекрикивая шум, Ринат из кабинки крановщика. — Сожгу сцепление… Кут сегеш[50]!
Серый посмотрел на него — выпученные глаза, оскаленный рот — и махнул, мол, всё равно давай!
Ринат вцепился в рычаги, отчаянно давя на педаль газа. Дико заскрежетал трос, стрела крана заметно изогнулась, как будто это был гигантский спиннинг.
Медленно, буквально по сантиметру, статуя поднималась из глиняной могилы. Потом подъем прекратился. Серый сжал кулаки, оглянулся на Лёньку — она стояла у угла разорённой будки, рукой придерживая у горла бушлат, и расширившимися от страха глазами смотрела на происходящее, а губы её шевелились, что-то шептали — то ли молитву, то ли заклинание…
— Всё! — Ринат дёрнул какой-то рычаг. Двигатель взвыл — и сменил тон, перестав реветь. — Не тянет!
Серый заскрипел зубами, бросился к «Мазу», буквально взлетел наверх, схватил Рината за руку и выдернул из кабинки. Он не думал о том, что делает, и даже не посмотрел на Рината, кубарем полетевшего на землю. Усевшись за рычаги, Серый вдавил педаль газа в пол, отжал стопорную рукоять.
Кран весь затрясся, задёргался, будто живой, но масляно блестевший трос начал медленно наматываться на барабан и статуя всё также медленно продолжила подъем. Над кучами появилось плечо, круглая голова с черными провалами глазниц, бородка клинышком, и вот уже стали видны отвороты бронзового плаща.
— Серый! Се-е-ерый! — надрывался внизу Ринат, размазывая по лицу грязь пополам со слезами. — Движок заклинит! Троса порвёт! Стой! Сто-о-ой!!
— Серёжа, не надо! — завизжала Лёнька, подбежав к крану.
Она схватила Серого за штанину, потянула, но он только одёрнул ногу и что-то нелепо и от этого жутко завизжал матом, глядя на зависшую под углом статую.
У него свело руку, вцепившуюся в вибрирующий рычаг, он почти оглох от воя двигателя, и в этот момент ему казалось, что он сам, безо всякого крана, без всей этой машинерии, гидравлики и механики, поднимает сто двадцать тонн бронзы в тёмное небо над Ёриками.
Статуя вдруг зашевелилась, дёрнулась и повернулась вокруг своей оси. Огромная рука едва не чиркнула по кабинке, в которой сидел Серый, пронеслась впритирку над будкой. Мёртвый Ильич слов бы очнулся от летаргии и шарил сейчас вокруг себя, пытаясь найти точку опоры.
Стрела крана заскрипела, «Маз» повело, двигатель почти захлебнулся. Теперь бронзовый гигант висел над будкой, грозя раздавить её в любой момент. Отчаянно завопил и бросился в ночь, разбрасывая ногами комья глины, Ринат. Лёнька присела и сжалась в комочек, как воробей зимой, покоряясь судьбе.
— Хрен тебе! — процедил сквозь зубы Серый неизвестно кому, выжал газ и оглянулся.
Это было совсем короткое мгновение, буквально секунда, а то и меньше, но ему хватило, чтобы с фотографической точностью запечатлеть в памяти: вот решетчатая опора ЛЭП, вот тёмные контуры древесных крон под холмом, вот за ними, ещё ниже, сияет множеством огней Средневолжск, и отчётливо выделяется в центре синяя вывеска флинтовой «Шахерезады», а рядом — красные огни над входом в бывший Дом Культуры, где теперь городская дискотека, и левее — белый куб Центрального универмага, и ещё дальше, за домами, там, где в маленькой квартирке на втором этаже плачет без слёз мать Челло — оранжевые фонари речного порта.
Двигатель «Маза» застонал, кран затрясся в предсмертной судороге, забился в агонии, струнами зазвенели тросы, и холодные звезды заплясали в небе, потухая одна за другой.
Статуя поднялась уже градусов на шестьдесят, и Серый не столько понял, сколько почувствовал — вот оно! Сейчас всё и решится. Это — момент истины, тот самый. Или он поднимет Ильича, или бронзовый идол ушедшей эпохи рухнет в свою сырую могилу, и утащит за собой и его, и Лёньку, и всех остальных.
И больше уже ничего не будет.
Останется только синяя вывеска «Шахерезады», чёрный джип Флинта и привкус ликёра «Амаретто» на губах…
— Пожалуйста… — прошептал Серый. — Ну, дедушка… Ну, ты же можешь… Давай. Давай, сука. Давай, гад!! Нет таких крепостей, которые… А-а-а-а!..
Двигатель «Маза» завизжал, словно живой, взял пронзительную, невероятно высокую ноту — и, поперхнувшись, замолчал. Кран заскрежетал всеми своими железными потрохами, Серый в последней попытке изо всех сил вжал педаль в пол, но вместо упругого сопротивления ступня легко ушла вниз.
