Когда-то давно учёные Старой Терры пришли к неутешительному выводу — планета срывается в долгий ледниковый период, на века, если не на тысячелетия. Стали искать способы выжить в будущем неприветливом мире. Открыли и укротили паранорму пирокинеза… И, недолго думая, перевели всю биосферу на новый геном. Это было непросто. Растянулось на несколько десятков лет, на два столетия, если уж быть точным. Но оно того стоило: изменённое человечество сумело выжить и приспособиться. Когда Старую Терру открыли вновь, изумлению потомков не было предела: они увидели неплохо развитый мир, на полном самообеспечении, со сложившимся общественным укладом, с научными станциями в околопланетном пространстве, с амбициозным проектом «Нового ковчега» — серией экспедиций в Дальний космос с целью поиска ушедших в поисках лучших миров колонистов первой волны…
— Надолго ты домой, Игорёша? — спросила старшая Жарова. — Или послезавтра снова в бой?
Он замялся, ответила Ане:
— Ему нужна реабилитация, так что, наверное, надолго. Дней так на двадцать, я думаю.
Ольга Аркадьевна подняла глаза на старшего сына.
— И что ты причинил себе на этот раз? — ласково спросила она.
Ане поймала взгляд Игоря. «Язык твой болтливый», — внятно сообщал он. Проклятье! Ане как-то не подумала, что Игорь мог не рассказывать матери всего.
— Ничего страшного, мама, — поспешно ответил Игорь на вопрос. — Ничего страшного…
Она против ожидаемого не стала спорить. Но Ане видела, что ответ её не удовлетворил.
Очень неловко получилось.
…Бывает, безумно хочешь спать, но как только добираешься до вожделённой подушки, сна ни в одном глазу, хоть плачь. Игорь спал, и, как всегда во сне, его лицо разгладилось, стало совсем мальчишеским. Ане могла смотреть на него, спящего, бесконечно. На его родное лицо, плотно сомкнутые жёсткие губы, тонкий нос, не успевший еще затянуться глубокий шрам за ухом и на шее… Волосы отросли и слегка вились, на висках уже серебрилась ранняя седина. Война старит мужчин. Война безжалостна ко всем, кто спорит. Она добавляет лишние года к возрасту и чертит морщины нa ещё молодом лице…
За широким окном покачивались на ветру мохнатые лапы елей. Чёрные движущиеся тени на лохматом, оранжевом от фонарей небе… Снег летел косыми струями, бился в окно, с еле слышным звоном стекал вниз, на подоконник, оттуда — на землю. Тинн-бомм, донеслось из общего холла. Тинн-бомм, бомм. Старинные напольные часы с маятником, деревянные, сделанные вручную одним из Жаровых еще в период изоляции, били полночь…
Ане вспоминала, как показала Игорю награды отца. Он тогда уже окреп, начал уверенно вставать и ходить по каюте. На вопрос, знал ли он об истинной роли Жана Ламеля, Игорь ответил, что нет…
— Игры спецслужб, Аня, всегда страшны именно тем, что приходится жить во лжи, — задумчиво выговорил Игорь, рассматривая строгий ряд наград в коробочке, у каждой было своё место. — Они привыкают так жить, привыкают не разбираться в средствах, ведь специфика их службы такова, что самый благородный бой тот, который ты не проиграл. Потому что проиграл — равно погиб. Проиграл — равно провал. И сколько жизней будет погублено, если не справишься? Они всегда это держат в уме. И когда полковник Типаэск посылает на верную смерть своего агента, это означает только одно: он сам готов умереть, если надо. Ты же видела его в Лисичанске. Без колебаний пошёл сам, зная, что — никто, кроме него. Они служат Человечеству. Не в смысле человечеству — только людям, а всему Человечеству, кое олицетворяет Федерация со своими четырьмя основными расами, девятью малыми и множеством взятых под протекторат единичных планетарных систем. Но я бы, — добавил Игорь, — никогда не пошёл бы в особый отдел. Мне проще врагу голову оторвать, чем ту голову холить, беречь и лелеять до будущего допроса, который не известно ещё, когда состоится и состоится ли вообще…
Ане прижалась к нему, и он поцеловал её в висок:
— Для тебя всё закончилось, моё солнце. Всё закончилось.
И вот сейчас он спал, доверившись ей безоглядно и полностью. Наверное, нигде боец-пирокинетик не спит так спокойно, кроме как в родном доме рядом с теми, кому доверяет. Доверие Игоря рождало ответную горькую нежность. «Больше мы не расстанемся», — думала Ане. — «Никогда больше. Никогда…»
Из-под кровати выбралась вдруг зелёная Грин, уставилась на Ане глазами-фонариками.
— Иди сюда, — шёпотом позвала Ане, похлопала рукой по одеялу. — Ну, иди же.
Ящерка склонила головку, словно раздумывая. Потом стремительно вскарабкалась на постель, прошлась туда-сюда и свернулась горячим клубочком в ногах.
Почти сразу же пришёл глубокий сон.
Утро занялось пронзительно-ясным, с небом необыкновенного тёмно-синего колера. Похолодало, и это чувствовалось, несмотря на царившее в доме уютное тепло. Запахи свежевыпавшего снега, негреющего солнца, мороза проскальзывали внутрь через входные двери и фильтры приточной вентиляции; легко было представить себе, как ветер свирепо треплет капюшон, стремясь добраться до нежного тела, как стягивает холодом кожу, как слепит ледяное солнце… Весна, говорил Игорь. Да уж. Если это весна, то каково здесь тогда зимой?
Ане спустилась вниз, в малую кухню. Приготовила себе кофе. Кофе здесь был местный, адаптированный к ледяному веку, что придавало зёрнам особенный аромат. Казалось, будто в горячем напитке застыли, так и не разморозившись до конца, ванильные кристаллики вечного льда.
Ане вздохнула, раскрыла маленький зелёный чемоданчик: отпуск отпуском, а обязательный практический минимум по расписанию. Ей предложили участвовать в эксперименте, суть которого отражалась в том, что с помощью хирургических имплантов надо было рисовать на специальных табличках. Потом табличка подвергалась термической обработке, рисунок застывал, и сразу было видно, где и как допущена ошибка — либо код цвета введён неверно, либо линия перекошена, либо что-то ещё. Система так же давала оценку; у Ане, к вящей её досаде, еще ни разу не выпадало двенадцать из двенадцати. В самом начале даже и до семи не добиралась! Сейчас выходило уже получше, но всё равно… далеко от идеала.
— Доброе утро, Аня.
— Доброе утро, Ольга Аркадьевна, — Ане подняла на лоб очки. — Кофе?
— Нет, не надо… — она присела за стол напротив, спросила с любопытством: — А что вы делаете?
Ане объяснила.
— Как интересно, — с уважением сказала Ольга Аркадьевна. — Термические процедуры, говорите? Вы закончили? Позвольте мне?
— Пожалуйста.
Ане передала пластинку. Ольга Аркадьевна повела рукой, и под её пальцами родилось с низким отчётливым гулом вишнёвое пламя.
— Но это же… наше Отрадное! — воскликнула Ольга Аркадьевна, рассматривая остывающий рисунок.
— Здесь можно выполнять задание, а можно попробовать нарисовать что-то своё, — объяснила Ане. — Мне захотелось нарисовать ваш посёлок. Мы когда подъезжали, я увидела на повороте… ели, дома… дорогу… Небо…
