Прав был Давид, царь, который мирится с дроблением власти, думает только о себе самом: лишь бы не пострадало его царское достоинство, а государство само о себе позаботится. В руках такого царя страна тает, как свеча.
Дед Абуласана Вату также был приближенным царя Давида. Как-то Давид сказал: все мои приближенные должны заботиться о моем усилении, а ты поступаешь наоборот. Он пощадил его, не казнил, но лучше бы он не щадил его — все, чем владел Вату: земли, скот или рабов, он отнял у него так просто, как если бы это была горсть орехов, передал отнятое в казну, а самому Вату велел выколоть глаза.
Да, было что вспомнить Абуласану из жизни своих предков!
Когда царица Тамар заключила Кутлу-Арслана в темницу, разве не Абуласан собрал перепуганных соратников? Разве не он потребовал освобождения главы восставших? Разве не его неустрашимость продиктовала царице Тамар осторожность в действиях? Разве не его заслуга в том, что она вынуждена была сказать: «Да будет мир, сядем, поговорим»? Сели, поговорили и заставили Тамар обещать то, чего добивались. И одержали победу они, сторонники Кутлу-Арслана, одержали благодаря мужеству и решимости Абуласана. И разве не его смелость спасла и Кутлу-Арслана? Уступи он хотя бы самую малость, быть бы ему сейчас не амиром, не членом царского дарбази и не правителем Тбилиси, а бессловесным жителем беспросветного мрака. Он добился того, что сама царица не может уже пренебречь решением дарбази — она обязана прислушиваться к нему и выполнять его волю.
Безусловно, он должен восстановить свое прежнее имя, но стоило ему подумать об этом, как перед глазами вставали несчастные предки — кто обезглавленный, кто с выколотыми глазами. Никому не понять царской натуры! Сядешь с ним в лодку, он будет милостив к тебе, а потом может выкинуть тебя за борт, а если ты не сумел усладить его спесивую душу, и головы лишить.
Нет, Абуласан совсем не хочет, чтобы его взаимоотношения с царицей хоть как-то походили на взаимоотношения его предков с их царями.
— Все нужно взвесить до мельчайших возможностей, — громко, словно споря с кем-то, произнес Абуласан. Он встал, подошел к иконе и перекрестился.
Вопрос о выборе жениха для царицы выявил, кто при дворе что желает, кто к чему стремится, и какую цель преследуют те, кто утверждает, что будущим мужем Тамар должен быть сын византийского императора Алексей Комнин!
— Алексей Комнин, Алексей Комнин, — бормотал про себя Абуласан, откидываясь на спинку кресла и вытягивая ноги, — Алексей, сын Андроника Комнина, — Абуласан обложил себя мутаками, — кто он? Почему Алексея Комнина хотят видеть мужем царицы Грузии? Установили с ним связь, с ним, изгнанным из Византии, чтобы посадить его рядом с Тамар?! Чтобы он правил нашей страной по византийским законам! Они думают, этот Комнин что-либо смыслит в управлении Византией?! Как я воссяду на грузинский престол, так и он усядется на самоцветный престол Византии!
Абуласан прекрасно понимает, кто и почему ратует за Комнина. Вельможи, подобные Саурмату Павнели, Иванэ Палаванди, Тарханисдзе, и многие другие с помощью Комнина хотят изменить жизнь царского двора Грузии, лишить народ того завоевания, которого он добился в результате восстания Кутлу-Арслана, а именно права принимать участие в управлении страной. Вот тогда-то и сбудется мечта тех, кто высмеивает Абуласана.
— Не дождутся! Не для того мы взбунтовались, чтобы они оказались во главе, нет… Мы не имеем права сидеть сложа руки!
Он должен найти такого жениха, против которого никто не посмел бы возразить ни слова!
В зал вошел Тимотэ и стал у дверей. По обыкновению, негромко произнес:
— Он явился, господин.
Абуласан ничего не понял. Он еще витал в своих мыслях и бессмысленно уставился на Тимотэ. А тот своим бархатным голосом осведомился:
— Господин ведь вызывал Занкана Зорабабели?
Абуласан поднялся, подошел к двери и крикнул:
— Пропустить Зорабабели, не задерживать! — и не отходил от двери, пока не появился Занкан, по обыкновению степенный, улыбающийся.
— Мир дому твоему, Абуласан! — произнес Занкан, здороваясь с хозяином.
— Мир и тебе, оказывается, вы празднуете Песах?! — уважительно отвечал Абуласан.
— Да, празднуем, но… только что, перед тем, как прийти сюда, я узнал, что Сагирисдзе выдает замуж дочь и…
— Послезавтра погуляем на свадьбе, жених жил в Византии, овладевал знаниями.
— И дает за невестой в приданое двадцать евреев с семьями — нельзя ли дождаться конца Песаха? Двадцать еврейских семей в свой праздник должны последовать за шаферами.
— Прекрасно, прекрасно, родители жениха будут в восторге — эти семьи дадут толчок развитию торговли и ремесел в тех местах.
— А может быть, дать им отпраздновать Песах? Всего-то одна неделя.
Абуласан запустил три пальца в бороду, почесал ее, задумался.
— Знаешь ли, может, мне не стоит вмешиваться… Разве твое слово менее весомо? Сам им скажи, — Абуласан опустился на тахту, — а теперь поговорим о том, для чего, собственно, я тебя позвал. — Он указал Занкану на кресло. — Ты неоднократно оказывал услуги царской казне. Возможно, Картли понадобится твоя помощь. Как у тебя идут дела — можешь дать взаймы золото?
Занкан хранил молчание. В его взгляде читался вопрос: все дело в том, сколько требуется казне.
— Сам понимаешь, речь идет не о тысяче и даже не о трех тысячах золотых — они нужны на два года. В залог дадим Ксанское ущелье. В течение этих двух лет весь урожай с ущелья — твой.
Занкан напрягся. Он не раз одалживал золото казне. Но это было во время войны. Для чего понадобилось золото? В настоящее время в Картли куется большое богатство. Купечество вносит в казну гораздо больше, чем ранее. Занкан может приблизительно подсчитать годовой доход казны. Для чего же им золото Занкана? Затевается война? С кем? Восстание Кутлу-Арслана вряд ли нанесло большой ущерб казне…
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове у Занкана, но отвечал он степенно, не спеша:
— В займе не откажу, но если в залог дается Ксанское ущелье, стало быть, золота требуется немало. Окончательный ответ смогу дать после того, как узнаю, о какой сумме идет речь.
— Понятно, — отвечал Абуласан, — мы подсчитаем и скажем точно, сколько нам требуется. Ты ведь никуда не собираешься уезжать?
— Собираюсь, сразу по окончании наших празднеств отправляюсь в Аран, — отвечал Занкан. На Абуласана это известие не произвело впечатления, он даже не спросил, как же быть, как им договориться, а задал вопрос, приведший Занкана в изумление:
— Ты, кажется, недавно побывал в Византии, расскажи мне в подробностях, что происходит в Константинополе, как там живет народ, чем дышит?
И Занкан стал рассказывать обстоятельно, доходчиво, какая великая страна Византия, что народ там законопослушен и трудолюбив, что и обуславливает их изрядную жизнь. Армия византийская по-прежнему сильна, впрочем, былое величие страны постепенно угасает. Это, во-первых, а во-вторых…
