Вдоль по улице молодчик идет, По широкой удаленький идет. Как на молодце смур кафтан, Опоясочка шелковая. На нем шапочка бархатная, А околышек черна соболя, Сапожки сафьяновые, Рукавички барановые, За них денежки не даванные — Со прилавочка украденные. Под полою он гусли несет, Под другою – дуду-загуду…[24]
Заскрипели-захлопали двери, раздались удивленные и радостные возгласы, и за считанные минуты калики оказались окружены молодицами и детьми. Дорога, по которой шла ватага, не пользовалась большим успехом у путешественников и купцов, хотя по ней, как посоветовали каликам добрые люди, можно было гораздо быстрее добраться до Великого Новгорода, нежели по битому шляху, – из-за того, что в окрестных лесах пошаливали разбойники. Поэтому новости сюда приходили со значительным опозданием, и большей частью их привозили конные гриди, которые пытались изловить татей; правда, в основном неудачно. Но что возьмешь с уставших гридей, которых после облавы интересовал только мёд, сытный ужин и мягкая охапка сена под бока?
То ли дело калики перехожие. Эти и споют, и былину расскажут, да так искусно, что дети ловили ее не только ушами, но и широко открытым ртом, – интересно ведь! – а также обстоятельно, толково поведают о житье-бытье городов и весей новгородских.
Закончив петь, Спирка весело сказал, обращаясь к молодицам:
– Эх, бабоньки, мне бы горло промочить, я бы вам и не то спел. Да и прислониться нам негде…
– Што ж это мы?! – всплеснула руками женщина в годах. – Люди с дороги, с устатку, надо их приветить.
– Беру их к себе! – решительно заявила одна из молодиц.
– Это с какой стати?! – возмутились остальные женщины. – Али у других им будет худо?
– Дак я ведь безмужняя. Места в моей избе – сколько хошь. И угостить есть чем.
– Между прочим, Милава, не только у тебя нет мужика и не только твоя изба просторна, – сказала одна из молодиц, с вызовом подбоченившись. – Пошто так – все тебе и тебе! Как только кто новый появится в деревне – Милава тут как тут. Не выйдет! У меня тоже мужика нетути!
– И у меня! – присоединилась к ней третья.
Похоже, назревала не просто бабья перепалка, а целое эпическое сражение. Некрас Жила, которому в своих скитаниях не раз приходилось наблюдать подобные бабьи страсти, поторопился утихомирить молодиц:
– Будет вам, красавицы! У меня есть предложение. Пока суд да дело, устроим вечерние посиделки вон там, на свободном месте, под сенным стожком, где колоды лежат, – штоб не сидеть на сырой земле. Мы дровишек нарубим, костерок разожжем, а вы уж угостите нас, чем Бог послал, ибо голодному человеку не до песен и умных речений. Ну а дальше видно будет.
Намек Жилы был более чем прозрачен, и его поняли все. Калики про себя удивлялись: где деревенские мужики? Жила насчитал всего троих, болезных с виду. Был еще глубокий старик с длинной седой бородой – скорее всего, знахарь, почему-то подумал атаман, да с десяток отроков – и на этом счет закончился.
Вскоре все разъяснилось.
– А мужики-то наши Казань воевать ушли в прошлом году, – сказала женщина в годах, которую звали Агафья. – До сих пор не вернулись…
Заметив на лицах калик перехожих дикое изумление – с какой стати жители Новгородской земли вписались за Москву?! – она разъяснила с горестным вздохом:
– Дак ить татарин заезжий сманил, боярин хана Касима. Наобещал много чего за поход, медовые пряники и молочные реки. А наши-то дурни и повелись на его россказни. Правда, сразу заплатил всем по денге золотом, дал каждому по шубе бараньей и по сермяге, а ишшо бабам на хозяйство муки отсыпал на прокорм до осени и масла отвесил по два пуда.
– Понятно, – сумрачно ответил Ратша. – История известная… – И, заметив вопросительный взгляд Жилы, объяснил не столько ему, сколько собравшимся возле них молодицам: – Ежели дело выгорит, то хан заплатит вашим мужьям сполна, не сомневайтесь. Когда Касим вместе с Великим князем Василием Темным в 1449 году ходил на Дмитрия Шемяку, меня, молодого и глупого, тоже нечистый туда поташшил. И должон вам сказать, получил я тогда все, што было обещано, без обману. Но толку-то? Был гол, как сокол, таковым и остался.
– А как ваша деревенька-то называется? – спросил Жила.
– Горушка! – дружно воскликнули молодицы. – Шелонской пятины[25].
– Эк нас занесло… – Волчко с сокрушенным видом почесал в затылке. – Самая прямая дорога – это вокруг да около. До Нова-города ишшо топать не меньше пяти дней…
Спустя час на лужайке в центре деревни горел костер, над ним на треноге висел котел, в котором булькала затируха[26], прямо на траве женщины расстелили рядно – толстый холст из грубой льняной пряжи, уставили его неказистой посудой и разложили разные яства. Каждая молодица несла из дому все, что у нее было. У Ратши даже слюнки потекли, когда он увидел, что угощать их собираются не только затирухой и хлебушком. На импровизированном столе женщины расставили миски с няней[27], кулагой[28], солеными грибами, положили свежие кокурки, – сдобные пшеничные хлебцы с запеченным внутри яйцом, но главное, Милава принесла целый бараний бочок, запеченный на открытом огне. Мясо было холодным, и его поставили на огонь, чтобы подогреть.
