Когда выпускница Архангельской сельской средней школы в Куринском районе Орловской области М.М. Лунина услышала, как хозяин квартиры, где она жила, заплакал и заохал («Отец родной умер»), она прервала его стенания словами: «Да уж пора бы ему туда», за что он выгнал ее с квартиры, а она позже говорила: «Сталин есть Сталин, обожал его народ». Сталина не уважал, считая, что «живем крепостными», участковый Поимского РО МВД (Пензенская область) И.А. Емашов, и сказал своим плачущим коллегам: «Все мы смертны, все там будем», и на следующий день был наказан гауптвахтой. Спокойно восприняла известие семья Г.Г. Быковой в Бердичеве: «Дед-поляк был репрессирован, отца выгнали из военного училища». «Плакали те, кто не пострадал от репрессий», — уточняла студентка Московского педагогического института им. Ленина В.Л. Барабанщикова. Ни печали, ни горя не испытывал солдат Н.И. Лепеха, поскольку знал о репрессиях и невинно пострадавших и погибших. Командир роты В.Я. Самойлов и его коллеги-офицеры реагировали на болезнь и смерть Сталина как на болезнь и смерть «всякого человека, прожившего достаточно долгую и тяжелую жизнь». «Не плакали, тем более не рыдали, жили своей жизнью», по словам Ф.Н. Соловьевой, работавшей токарем в п/я 30 в Каменске-Уральском. Работа в начальной школе и домашнем хозяйстве отнимала все силы у А.С. Хорошевой из деревни Подъячево в Дмитровском районе, все остальное ее не интересовало.
Ощущение грядущих перемен (к лучшему) или даже радость испытывало соответственно 8, 2, 5 и 3% опрошенных.
У летчицы гражданской авиации 3. Д. Моисеевой появилась надежда на снятие клейма «врага народа» с ее мужа. А тот, тоже летчик, американский венгр И.И. Мосика, «не мог простить смерти своих отца и матери» и потому «обрадовался, узнав о смерти Сталина (правда, молча), подумал о конце трагедии». «Тайную надежду на какие-то изменения» вызвала смерть Сталина у колхозной скотницы Т.И. Самородовой из села Ольявидово в Дмитровском районе. Ее муж был репрессирован в 1938 г. по 58-й статье. И она не верила, что Сталин не знал о творящихся бесчинствах.
Инженер комбината «Сахалинуголь» М.М. Гурен считал, что страна избавилась от тирана. Не жалела, хотя и боялась неизвестности заведующая складом завода Главторфмаш в Симферополе Е, Н. Петрушенко, у которой еще в 1930 г. репрессировали отца. «Наконец-то он сдох!» — сказала 14-летняя ученица одной из школ в Шатуре, отец которой (директор завода) был арестован в 1951 г.; так с ней весь класс не разговаривал несколько дней. Повар кафе-ресторана «Столешники» в Москве Е.В. Глазунова своего мнения открыто не высказывала, но была рада случившемуся: «Была надежда, что люди будут лучше жить». Надежда на «освобождение от стальных оков» появилась у хирурга Каунасской городской больницы П. Паулюцкаса. Рад был и служащий машиностроительного завода в Ромнах Л.Ю. Бронштейн. Радовалась жена инвалида из Фирсановки С.Ф. Зубкова, родителей которой спасло от раскулачивания бегство из дома. Была счастлива вся семья продавщицы из подмосковной Фирсановки Н.В. Овсянниковой, родители которой были зажиточными крестьянами и чудом спаслись от раскулачивания. Восторг и великую радость испытали бывший дворянин С.Н. Гук и его жена М.А. Гук, работавшая шофером в Министерстве путей сообщения. Не очень жалела покойного рабочая Звениговской типографии в Марийской автономной республике Ф.И. Артемьева, у которой незадолго до этого репрессировали мужа.
По словам Т.В. Крутиковой, работавшей медсестрой в колхозе под Невьянском на Урале «большинство населения встретило эту новость с равнодушием», а многие, в том числе и она, — «с облегчением, поскольку люди жили в постоянном страхе и нищете».
Вспоминают о своем участии в тех или иных траурных мероприятиях около 7% опрошенных. Стояли в траурном карауле у бюста вождя на Реутовской хлопкопрядильной фабрике М.Т. Широкова и Е.Т. Назарова. У памятника Сталину в Харькове круглосуточно стояли толпы людей, стихийно образовав почетный караул. Некоторые слушатели тамошней военной академии самовольно уехали в Москву на похороны, и ее командование не стало объявлять им взысканий, сочтя причину уважительной. Участвовала в сборе денег на железнодорожный билет в Москву казанская школьница В.Г. Козлова. Ходила к Колонному залу Дома союзов прощаться с почившим вождем студентка МГПИ им. Ленина Н.Б. Косяк со своими сверстниками. Недошедший туда из-за давки водитель автобазы Центросоюза Н.В. Рыков видел «всюду оторванные пуговицы, сорванные одежды, разбитые витрины, перевернутые автобусы, открытые подземные люки, куда, говорят, падали люди. «После этой стихии Москву убирали неделю». Рабочий Красногорского оптико-механического завода В.Д. Бакин с товарищами пешком добирался до Колонного зала Дома союзов полтора дня. В Московском экономико-статистическом институте все рыдали, стоя на коленях перед портретом Сталина, — вспоминала студентка Н.П. Назарова: «Мы восхищались теми, кто попал на похороны». Только до Савеловского вокзала смогла дойти студентка Московской сельхозакадемии им. Тимирязева В.Ф. Полянская, а вот ее подруга из Томска погибла. Кто-то вытащил из толпы едва ли не задавленную А.А. Орлову, приехавшую специально из Чаплыгина. На второй день после похорон ездила в Москву на Красную площадь учительница вечерней школы из поселка им. Володарского В.Н. Вавилина с подругами: «Было много цветов, мы подбирали лепестки и плакали над ними».
И действительно, лично проститься с усопшим пожелали миллионы людей. К Дому союзов устремились не только жители Москвы и Подмосковья, но и более отдаленных областей. По распоряжению председателя похоронной комиссии Хрущева министр путей сообщения Б.П. Бещев запретил продажу билетов на все пассажирские поезда, следующие в Москву, и отменил движение всех пригородных поездов. Но, как говорится, голь на выдумки хитра. В столицу устремились тысячи грузовых машин. Их очереди вытянулись на многие километры. Например, на южном направлении затор движения начинался от Серпухова, а затем паралич движения сковал шоссе уже от Тулы. В самой Москве, в ее центре, на Пушкинской улице и прилегающих к ней бульварах скопились многотысячные толпы пеших.
Хотя об открытии Колонного зала Дома союзов для прощания со Сталиным было объявлено по радио часа в 2 или 3 пополудни, уже в 8 часов утра у входа туда, как информировал Хрущева секретарь МГК КПСС И.В. Капитонов, «далеко потянулась живая лента людей, желающих в числе первых пройти у гроба и в последний раз проститься с родным и любимым товарищем Сталиным». А к моменту открытия Колонного очередь заполнила уже не только Пушкинскую улицу, но и Страстной и Петровский бульвары. В нее постоянно вливались потоки спешивших с улиц Горького и Чехова. А на Трубную площадь двигались толпы по Цветному и Рождественскому бульварам.
Свидетелем трагедии на Трубной площади оказался рядовой солдат срочной службы А.В. Баталов, находившийся там в оцеплении: «В нескольких шагах от меня неслась ошалевшая толпа, сметая все на своем пути. Я видел, как люди проваливались в канализационные люки, проходили дома насквозь, разрушая двери и выбивая окна… Я видел тысячи искренне плакавших людей. Этот день сконцентрировал в себе неодолимые страдания, смесь жестокости друг к другу и желания поклониться идолу».
Говорили о сотнях и даже тысячах раздавленных в возникавших тут и там давках. «День коронации царя на Ходынке померк по сравнению с днем смерти земного русского бога — рябого сына сапожника из Гори», — писал потом В.С. Гроссман. К сожалению, мы тоже отдали дань циркулировавшим тогда и после слухам[1]. Те же данные, которые доступны исследователям, трудно назвать полными. Так, по сведениям МГК КПСС, доложенным Хрущеву, к 8 часам вечера б марта во 2-ю клиническую больницу у Петровских ворот было доставлено 29 пострадавших, в том числе 20 с тяжелыми травмами (переломом рук и ног, у некоторых резко сдавлена грудная клетка). И ничего о смертных случаях. По данным Коминтерновского райкома КПСС к 10 часам вечера на развернутые в районе (а это территория между Петровкой с одной стороны и Неглинной и Цветным бульваром, с другой) 6 медпунктов было доставлено 30 пострадавших, более 40% которых с тяжелыми травмами отправлены в больницы. По распоряжению первого секретаря МГК КПСС Е.А. Фурцевой все трупы должны были доставляться и сосредотачиваться в Институте скорой медицинской помощи им. Склифосовского. По свидетельству сотрудника МГБ СССР А. Саркисова, обслуживавшего этот институт, там, в общей сложности, когда все более или менее кончилось, их оказалось около 400.
