Там его тоже было мало. В августе 1854 г. князю Меншикову, по его требованию, было доложено о наличии инструмента в Севастопольской инженерной команде: имелось 175 кирок (из них годных — 69), лопат железных — 75 (годных — 45), лопат деревянных — 535 (годных — 123), мешков — 1800 (годных — 1082), ломов — 30 (годных — 18). Кроме того, имелся штатный шанцевый инструмент, в том числе 108 топоров, 30 кирок, 203 лопаты, 6 ломов и 15 мотыг. 23 августа Меншиков потребовал увеличить количество инструмента, крайне необходимого для возведения укреплений и усиления обороны города. Из-за нехватки инструмента солдаты для переноски земли использовали собственные шинели.
Портрет князя А.С. Меншикова в мундире Гвардейского экипажа. Франц Крогер (1797–1857). Холст, масло. 1851 г.
Ситуацию подтверждает генерал Тотлебен, акцентируя неудовлетворительное состояние дел с обеспечением инженерных работ шанцевым инструментом.
«Инженерный запас в Севастополе был самый незначительный. Шанцевый инструмент состоял только при войсках и при 6-м саперном батальоне; в запасах Севастопольской инженерной команды как шанцевого, так и вообще рабочего инструмента находилось только на 200 человек. Когда для усиления работ встретилась надобность в инструменте, то его собирали в городе и окрестных селениях».
Причиной столь критической ситуации было то, что в России всегда было и остается причиной всех проблем: деньги кончились. Мы не знаем, украли их, пропили или потратили, но они кончились. Совсем.
По донесению главного строителя севастопольских укреплений генерал-лейтенанта Павловского на весь 1854 г. инженерный департамент отпустил на покупку и починку инструментов только 150 рублей. Столь незначительная сумма позволяла иметь запас инструмента не более чем на 200 человек рабочих.
Уж на что Тотлебен эмоционально по-немецки сдержан, но в данном случае он подчеркивает бедственность положения: «…при высадке неприятеля… материальные средства инженерного ведомства были совершенно ничтожны».
Даже после Альмы, когда начались массовые фортификационные работы в Севастополе, «…выявилась острая нехватка шанцевого инструмента, в частности, было очень мало железных лопат. Твердый каменистый грунт разбивали кирками, а потом сгребали деревянными лопатами…».
Но внимательный читатель задаст естественный вопрос: ведь мы же говорили о наличии шанцевого инструмента в армейских частях. Да, говорили, и он там был. Но вот сколько и в каком состоянии — это уже другой вопрос. Действительно, в ротах пехотных и егерских полков было некоторое количество шанцевого инструмента, переносившегося солдатами задних шеренг по очереди: 20 топоров, 10 лопат, 5 кирок и 5 мотыг. Но судя по документам, большая его часть так и не достигла Альминского поля, а была оставлена для доставки с обозами с целью облегчения и ускорения марша. Кроме того, состояние шанцевого инструмента в ротах, по воспоминаниям современников, было отвратительным и к использованию с нагрузками военного времени совершенно негодным. Хорошо подогнанные и выкрашенные для смотров кирки и лопаты после нескольких ударов по грунту или ломались, или гнулись, делая их дальнейшее использование невозможным. Бывший русский офицер Ходасевич, конечно, предатель, но давайте и ему слово дадим: «Весь полковой инструмент… содержится на складах, дабы предъявить, когда потребуется, но никак не для использования по назначению; ежегодно его подкрашивают, а в карманах полковника оседает определенная сумма на починку и обновление. Когда же дело доходит до использования, он уже бесполезен. В моей роте солдаты разбили весь инструмент после трех дней работ, вследствие чего мы были обязаны достать другой инструмент, получше».
На всякий случай предателю не поверим. Вдруг врет, мерзавец. Лучше послушаем капитана Углицкого егерского полка Енишерлова.
«Шанцевый инструмент, столь красивый на инспекторских смотрах, оказался тоже мало годным к употреблению: железо было так мягко, что в весьма короткое время острия в инструментах (не выключая кирки и мотыги) тупились и загибались; кроме того, топоры соскакивали с топорищ, дерево ломалось и так далее».
Ситуация с качеством шанцевого имущества так и не была решена до самого конца Крымской кампании. Генерал М. Богданович, говоря о минных работах в Севастополе, считает, что их эффективность «…затруднялась недостатком математического расчета и плохим качеством землекопного инструмента».
В армейских частях отношение к шанцевому инструменту было, мягко говоря, наплевательским. Эту болезнь не удалось вылечить даже войной. Как это ни парадоксально, все усугубилось тогда, когда он особенно оказался нужен — после начала боевых действий. В Крыму «…нижние чины, после первых же дел с неприятелем, уничтожали или выбрасывали бывшие при них лопаты и топоры; на вопрос же ближайшего начальства об исчезновении шанцевого инструмента получаем был один и тот же ответ: «оторвался во время сражения».
Необходимый инструмент армия в Крыму получила, когда из Одессы в Севастополь вышел обоз из 12 подвод с 4264 лопатами (и без единственной кирки!). К тому времени сражение при Альме было безнадежно и бездарно проиграно и вопрос уже стоял о судьбе Севастополя.
Тупиковая ситуация с инструментом привела к тому, что должным образом оборудовать местность в инженерном отношении на Альминском рубеже не удалось. Хотя не все были настолько близорукими. Настырный Тотлебен наседал на Меншикова, объясняя главнокомандующему, что от лопат, кирок и ломов зависит безопасность и Севастополя, и Крыма. Но всё было бесполезно. Князь полагался на свое знание и понимание ситуации. В самом же Севастополе хоть и работали без устали над фортификационными сооружениями, надеялись, что Меншиков управится и без их помощи.
По каким-то одним им известным причинам многие исследователи упорно не хотят комментировать ситуацию с шанцевым инструментом, хотя участники обороны говорят о ней едва ли не хором. Выгнать людей на работы несложно, но вот обеспечить должным числом инструментов — увы…
Единственное, что действительно можно было сделать, но не было сделано князем, это приспособление местных предметов к обороне. То есть:
1. Не были расчищены сады на северном берегу Альмы.
2. Не были уничтожены все деревни, особенно каменные строения (насколько можно сделать выводы — деревянные всё-таки сожгли казаки).
3. Не были заранее разрушены ограды, в первую очередь каменные.
Но так уж важно было это? Как показал ход развития событий, ни один из перечисленных пунктов не оказал рокового влияния на исход сражения, а часто, наоборот, оказывался на руку русским. Те же самые «нерасчищенные» сады и ограды были заняты русскими стрелками, столь упорно засевшими в них, что англичанам и французам самим приходилось с немалым трудом их оттуда «выкорчевывать». Герен, например, говорит, что эти самые сады и строения создали очень большие проблемы для наступающей французской пехоты.
