Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
Потом наступил день, когда папа окончательно сдал. У нас даже не было денег, чтобы заплатить за погребение. На могиле, вырытой в грязи, мы могли оставить только деревянную табличку с именем, чтобы его не забыли слишком быстро. Через несколько недель табличку украли: конечно, пустили на дрова. Каждый был готов на все, чтобы выжить.
С тех пор, как папы не стало, наше существование превратилось в ад; на горизонте осталась одна только борьба за выживание. Даже в больнице больше не могли кормить больных, продуктов теперь не получал никто. Как я уже говорила, мы перестали ходить в школу, поскольку больше не могли появляться на людях. Самое же главное, что у нас не было времени, наши дни были полностью посвящены поискам еды.
Мы трое жили как заключенные в квартире, скрывавшей нас от посторонних взглядов. Каждый день мы украдкой ходили в поля, крали там рис и кукурузу, прячась от военных патрулей. На скорую руку мы рвали охапки растений, потом отходили подальше в горы, и там, в стороне от чужих глаз, отделяли зерна. Мы также искали грибы и корни; иногда рубили деревья, все более редкие, чтобы продать дрова и накопить на пропитание. Мама из последних сил работала топором, а мы с Кымсун ломали самые тонкие ветки и делали из них маленькие вязанки. Это было так тяжело! К счастью, нас ни разу не поймали на месте преступления.
Неподвижная, с полузакрытыми глазами, мама, должно быть, по замкнутому кругу проходила через все эти картины. Поход в Раджин-Сонбон был ее последней надеждой. Она думала, что в порту могла бы найти способ заработать денег или раздобыть еду и спасти нас. Но эта последняя попытка провалилась.
Наша мать не двигалась, но странным образом я чувствовала, что в тишине она обдумывает план.
Снаружи солнце было уже высоко. Внезапно мама поднялась, глаза у нее загорелись. Она решила перейти к действию. Ее инстинкт выживания еще не угас.
Глава 5. Бегство
В тот день мама прошла точку невозврата. Я снова вижу перед собой ту комнату и маму с новой решимостью во взгляде, контрастирующей со вчерашним отчаянием. На моих глазах она сейчас сделает то, что я никогда бы не могла счесть возможным.
В один шаг она оказалась у стены, сняла портреты Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Это были цветные фотографии под стеклом, заключенные в деревянную золоченую рамку. С самого раннего моего детства руководители день и ночь наблюдали за нами, как смотрят они сейчас на каждую семью в стране. Их портреты повсюду, в каждом здании, даже в вагонах пхеньянского метро. Это священные предметы нашей новой тоталитарной религии, изобретенной Ким Ир Сеном.
Но моей матери теперь было все равно. Она осторожно вытянула фотографии наших высокочтимых руководителей. После этого она схватила рамки и разломала на мелкие кусочки. Это последнее, что мы могли продать. Она только что совершила преступление, подлежащее наказанию смертной казнью. Главное, чтобы никто не узнал, откуда щепки. И если бы соседи нашли фотографии без рамок, на нас могли донести за оскорбление наших руководителей. Поэтому из предосторожности мама решила сжечь фотографии.
С щепками она отправилась на рынок, и, выручив немного денег, наконец купила нам еду. Было так хорошо! Казалось, к маме частично вернулась энергия, может быть, от отчаяния. Мама решила продать платяной шкаф, последнюю оставшуюся у нас мебель, за исключением того низкого столика, на котором я написала свое завещание. Но на янгмаданге соседи нам возразили: шкаф в слишком плохом состоянии, покупатель на него не найдется. Единственный выход — разбить шкаф топором, чтобы сделать маленькие дощечки. И на это жить несколько дней.
Но дальше — неизвестность. Как выжить? Суровая зима не давала моей матери никакой передышки: в довершение всего, она заболела. Мать больше не могла кормить нас, так что она отправила меня жить к подруге. Я покидала дом, не зная, вернусь ли когда-нибудь назад. Кымсун села на поезд и поехала к нашей тете в Чхонджин. Маме было необходимо восстановить силы. Соседи беспокоились о ее пошатнувшемся здоровье, в то время на улице стояли морозы ниже 15 градусов. Говорили, что призрак моего отца бродит и пытается забрать ее. Призраков надо опасаться. Их много, я всегда очень их боялась, когда была маленькой.
В течение нескольких недель в конце зимы 1997–1998 годов моя судьба резко изменилась. Мать, выбившись из сил, постепенно решилась на немыслимое дело: побег. Бежать из Северной Кореи в неизвестность, чтобы спасти дочерей. Когда мы встретились в начале февраля, я поняла, что мама приняла страшное решение: отправиться в Китай.
Ындок всего в часе пути от границы, но никогда мы не думали о том, чтобы пойти на такой риск. Нелегально пересечь границу, охраняемую вооруженными людьми в форме, казалось планом сумасшедшего. Друзья, которые в первый раз тайно заговорили с нами об этой идее, доказали нам ее обоснованность. Они сказали, что у нас нет никаких шансов выжить здесь. Соседи рассказывали, будто некоторые их родственники благополучно ушли в Китай. Поначалу моя мать не думала об этом, поскольку в годы ее молодости наша страна была богаче Китая. В то время голодные китайцы мечтали приехать в Северную Корею, чтобы поесть досыта. Мир меняется так быстро! И нужно напомнить, что у населения Северной Кореи нет никакой информации обо всем остальном мире, за исключением той, что отсеивает пропаганда, всегда подчеркивая, что лучше жить у нас, чем в хаосе капиталистического мира. Мы росли в постоянном обмане, но в то время я не знала этого.
В конце концов, за неимением лучшего, мама дала себя убедить. Когда же ей в голову приходит какая-то мысль, переубедить маму невозможно. Ничего никому не говоря, она занялась приготовлениями. Нам предстояло сделаться перебежчиками, предателями родины. Между тем наши соображения тогда были далеки от политических. Нами руководил инстинкт выживания, а не идея восстания против режима. Цель была найти пропитание, чтобы не умереть. Я была не в состоянии критиковать диктатуру Ким Чен Ира, я только хотела есть досыта. Только позже, когда течение нашего ужасного бегства принесло нас в Сеул, только тогда у меня открылись глаза на кабалу, и я осознала весь ужас бесчеловечного режима. Сегодня я могу изобличить его преступления, поскольку нахожусь в безопасности в Южной Корее. И мой желудок сыт.
Прошло 15 лет, но я в подробностях помню тот день в конце зимы, когда началось наше существование в качестве беглецов. Я не знала, что оно продлится девять лет.
В Ындоке наступила ночь. Весна была не за горами, но я дрожала, поскольку температура в городе упала, когда стемнело. В сумерках Кымсун, мама и я выскользнули на улицу. Моя мать навсегда закрыла дверь нашей квартиры. Я несла маленький рюкзак с самыми драгоценными памятными вещами: фотографиями; особенно я дорожила той фотографией отца, где он в шапке перед статуей Ким Ир Сена в Пхеньяне. Она моя любимая. Прохожие, которых мы встречали на улице, не подозревали, что больше нас не увидят. Мама уже зашла к другу, чтобы занять топор и пилу: она притворилась, будто хочет заготовить немного дров. Она не осмелилась сказать, что мы забираем инструменты насовсем. Они должны были подстраховать нас на случай голода во время путешествия в неизвестность. Мама думала, что если нам понадобится еда, будет достаточно нарубить дров и продать их. Моя мать всегда была преисполнена практичности.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
