По дороге на фронт Врангель встретился с Игнатьевым. Тот вспоминал: «Наша встреча была совсем неожиданной — на платформе железнодорожной станции Чита, когда я проезжал там, отправляясь на японскую войну.
— Не мог же я не вернуться в такую минуту на военную службу, — сказал мне, как бы оправдываясь, Врангель и лихо заломил большую черную папаху забайкальского казака. Тогда он показался мне искренним, но на театре войны я скоро должен был разочароваться в этом ловком, блестящем юноше. Он то и дело разыскивал меня где-нибудь, чтобы посоветоваться — какой орден стоит променять на лишний чин: ему хотелось нагнать два потерянных для военной службы года; куда устроиться, чтобы выделиться или чем-нибудь отличиться».
По утверждению Игнатьева, «в отличие от сибирских казаков, забайкальские казачьи полки, совсем уже не имевшие местных офицеров, были укомплектованы по преимуществу офицерами гвардейской кавалерии. Тут был и долговязый Врангель, будущий „черный барон“, тут же хватал боевые награды и Скоропадский, будущий гетман, и его соратник по Киеву князь Долгоруков».
Словом, несмотря на запрет, на войне оказался весь цвет гвардейской кавалерии. К утверждениям же Игнатьева, будто Врангель был воодушевлен не патриотическим порывом, а стремлением заработать лишний орден или чин, следует подходить с большой осторожностью. «Красный граф» был весьма пристрастен к «черному барону». Врангель остался на военной службе не из-за одних только карьерных соображений. Прав был Шатилов: барон там, в Маньчжурии, окончательно понял, что походы и бои — его призвание.
В ходе войны Петр Николаевич дважды оказывался в госпитале. Один раз — из-за солнечного удара, а другой раз — после ранения в грудь. Причем о первом случае его родные узнали из фельетона, напечатанного в «Новом времени». Николай Егорович вспоминал:
«От сына мы долго никаких известий не имели. Узнав, что в Петербург привезли раненого подполковника Энгельгардта, я поехал к нему узнать, не знает ли он что-нибудь о сыне.
— Точно ничего сообщить не могу, — сказал он. — Его в госпиталь привезли, как раз когда меня увозили, и я не успел спросить, как он.
Только через несколько недель мы узнали, что у нашего сына было что-то не в порядке с легкими. Через некоторое время его эвакуировали в Петербург».
Родители услышали от него неутешительные оценки: армия была превосходна, дрались как львы, но высшее начальство было бестолково и ему не доверяли. Забота о раненых была недостаточной. В приемном покое, где вначале находился Петр Николаевич, ни врач, ни даже фельдшер ни разу не появились. Врачей больше всего занимали слухи о беспорядках в стране, фельдшера были, как правило, нетрезвы. Сын рассказывал:
«Я не умер только благодаря одному из моих казаков. Он меня сюда доставил и оставался со мной в течение пяти недель, не отходя от меня, как сторожевая собака. Но в центральном госпитале под наблюдением высшего начальства всё было прекрасно, даже роскошно.
В армии идет сильная пропаганда. Везде разбрасывают листовки, но пока, к счастью, их используют только на сигареты. Японские солдаты тоже дерутся как львы. Их армия прекрасно организована, и порядок в ней образцовый».
Вскоре после этого Николай Егорович беседовал с кавалерийским генералом Д. П. Дохтуровым, который, в частности, сказал ему: «Я много говорил с твоим сыном, собирал о нем подробные справки. Из него выйдет настоящий военный. Пусть и после войны останется на службе, он пойдет далеко».
Старый генерал не ошибся.
Во время операций против японцев отряд, в котором был Врангель, действовал в тылу врага. Ему приходилось также бороться против китайских бандитов — хунхузов и даже посчастливилось захватить в плен знаменитого атамана хунхузов Тя Фу.
Петр Врангель, будучи младшим офицером сотни, воевал вполне успешно. 4 июля 1904 года он был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», а 1 декабря барона произвели в сотники.
Уже после окончания боевых действий, 26 мая 1905 года, барон был переведен во 2-ю сотню Отдельного дивизиона разведчиков. Там он числился с 1 июня по 15 октября 1905 года. 1 сентября «за отличия в делах против японцев» Врангель был произведен в подъесаулы[6], а 6 января следующего, 1906 года он получил орден Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом.
Его письма домой с войны мать литературно обработала и отдала в журнал «Исторический вестник», где они и были опубликованы в 1907 году.
Шестого января 1906 года Врангель был переведен в 55-й драгунский Финляндский полк с переименованием в штабс-ротмистры. И уже на следующий день, 7 января, он был прикомандирован к Северному отряду Свиты Его Величества под руководством генерал-майора А. Н. Орлова, действовавшему против повстанцев в Сибири. Так Петру Николаевичу впервые довелось побывать в роли карателя. 9 мая 1906 года император всемилостивейше соизволил лично пожаловать ему за отличие орден Святой Анны 3-й степени.
Тридцатого августа 1906 года барон был прикомандирован к лейб-гвардии Конному полку, а 26 марта 1907-го переведен в этот полк поручиком.
«Хорошо я помню его молодым офицером, — вспоминает о Петре Врангеле генерал Шатилов. — Это был любивший общество светский человек, прекраснейший танцор и дирижер на балах и непременный участник офицерских товарищеских собраний. Уже в молодых годах он имел удивительную способность необычайно ярко, образно и кратко высказывать свое суждение по всевозможным вопросам. Это делало его чрезвычайно интересным собеседником. С другой стороны, он обыкновенно не воздерживался высказывать откровенно свои мнения, почему уже тогда имел недоброжелателей, число которых увеличивалось завистниками его яркой натуры».
На этот раз Врангель пробыл в конногвардейском полку неполных полтора года. Уже 20 августа 1907 года его откомандировали в Николаевскую академию Генерального штаба. На экзаменах Петр Николаевич набрал 10,3 балла из 12 возможных, что было выше среднего 10-балльного показателя у поступивших абитуриентов. 9 декабря 1909 года его произвели в штабс-ротмистры гвардии.
А. А. Игнатьев утверждал, что после окончания Русско-японской войны Врангель в Петербурге заехал к нему, чтобы спросить совета, «как бы одновременно и пройти курс Академии Генерального штаба, и попасть в офицеры Конной гвардии, и как „оседлать“ в этом полку товарищей, большинство которых он в душе считал ничтожествами».
«Больше мы не виделись, — вспоминал Игнатьев. — Но в 1920 году из Крыма в Париж приехал ко мне посланец Врангеля, просившего поверить его „чисто демократической крестьянской и земельной реформе“.
Нарвавшись на хороший отпор, сей посланец ограничился просьбой дать ему хотя бы мою визитную карточку с надписью: „Здравствуй, Пипер“, как мы звали в свое время Врангеля (прозвище пошло от любимого Врангелем сорта шампанского. — Б. С.). Это было уже смешно. „Ну и слабы же вы, — ответил я, — если даже моя карточка вам нужна“».
