— Вы хотите сказать, что американцы лишили земли свою социальную опору в оккупированной стране, помещиков и буржуазию? — переспросил я, еще не в полной мере расставшийся с лживыми идеологическими постулатами коммунизма.
— Да, именно так и было! — со снисходительной улыбкой подтвердил Сэймон. — Ведь американцы, оккупируя ту или иную страну, первым делом проводят в ней аграрную реформу, передавая помещичью землю крестьянам в частную собственность и тем самым действительно создавая себе мощный класс сторонников, становящихся фермерами.
— А что же стало с вашей семьей? — с искренним участием спросил я.
— Мы обеднели. Сам же я уехал в Токио, поступил в университет и, как видите, стал профессором…
Судя по всему, он не питал обиды ни на американцев, ни на их японских пособников и даже видел в этом некую справедливость.
Это было загадкой для советской исторической науки. И в Японии, и в некоторых других странах Востока, завоеванных американским империализмом, ограбленные им юноши из знатных семейств не только не вливались в ряды коммунистического движения, но, проявляя удивительную лояльность к новым хозяевам, усердно учились, овладевали европейскими знаниями и успешно приспосабливались к капитализму, врастали в него, становясь, подобно Сэймону, носителями буржуазных и проамериканских воззрений.
В молчании дохлебали мы буйябэс, и официант немедленно принес тонкие студенческие бифштексы, шкварчавшие на горячих металлических блюдах. С ними мы также расправились весьма быстро. Встреча подходила к концу.
«И все же, и все же — зачем ты меня сюда позвал?» — читал я вопрос в пытливом взгляде черных сэймоновских глаз-бусинок.
— Давайте и впредь изредка встречаться вот так, в ресторанах! — робко предложил я. — Мне, как молодому корреспонденту ТАСС, очень полезны будут ваши оценки важнейших политических событий…
«Надеюсь, что все это обойдется без всяких шпионских штучек?» — должен бы был как бы в шутку воскликнуть при этих словах Сэймон, всем своим видом давая понять, что втянуть его в агентурное сотрудничество с КГБ никому не удастся. Однако ничего подобного не произошло, и он лишь любезно улыбнулся.
Очевидно, Сэймон и мысли не допускал о том, что я могу принадлежать к КГБ. Несмотря на весь свой аналитический ум, он, как многие другие японцы, некритично воспринял созданный американским кино образ советского разведчика в виде некоего гориллоподобного существа с узким лбом и горой стальных мускулов, по-обезьяньи хитрого и злобно-изобретательного. Такому чуждо все человеческое. Недаром многие японцы и по сей день при слове «КГБ» вздрагивают от отвращения и ужаса, хотя лично им эта организация не сделала ничего плохого…
Поэтому Сэймон спокойно и неторопливо достал блокнот, чтобы сразу назначить время своего ответного приглашения. Я предложил встретиться не раньше, чем через неделю; ведь мне еще нужно было успеть отчитаться перед Москвой о сегодняшней нашей встрече.
Наступила пора прощаться. Официант принес счет и остановился в замешательстве, не зная, кому его вручить. В Японии принято, чтобы за угощение иностранца платил житель Страны восходящего солнца, и официант вопросительно посмотрел на Сэймона, но тот с добродушной улыбкой указал глазами на меня.
— С вас семь с половиной тысяч иен! — с поклоном сообщил официант.
«Так мало?!» — едва не воскликнул я и с легким сердцем протянул ему десятитысячеиеновую купюру.
Через минуту официант принес мне лежавший на тарелочке счет с аккуратно отсчитанной сдачей.
Сгребая мелочь, я прихватил как бы невзначай и счет, даже нарочито скомкав его, как пустую бумажку, но Сэймон, кажется, все равно ничего этого не заметил, ибо уже был занят своими мыслями.
Дома я этот счет, конечно, расправил и наутро положил Николаю на стол, но тот с видимым раздражением отбросил его.
— Да зачем тебе этот счет! — воскликнул он — Ты же советский разведчик! Ты имеешь право тратить сколько нужно без всякой расписки! И вдруг — счет на такую мелкую сумму? А если Сэймон заметил? Откуда такая оперативная неграмотность? Тебе что, кто-нибудь поручил сделать это? — вдруг настороженно спросил Николай, словно это не он накануне советовал мне взять счет, чтобы никто не подумал, будто на своей первой оперативной встрече я израсходовал слишком много. — Знаешь что! — жестким офицерским тоном продолжал он. — Давай договоримся так: про этот счет ты забудь! Это была твоя ошибка, но мы ее тебе прощаем. А в отчете напишешь — «Счет за угощение в ресторане не был взят по оперативным соображениям».
— Ого! — Я, кажется, догадался. — Похоже, вокруг этого Сэймона начинается какая-то игра, которую ведут между собой руководители КГБ в Москве и здесь в Токио. Впрочем, мне она только на руку: ведь с Сэймоном-то общаюсь один я! Может быть, в последнюю очередь и мне выпадет за него какая-нибудь награда?..
— И вообразите, давай присвоим твоему Сэймону агентурный псевдоним, — продолжал Николай уже миролюбивым и свойским тоном. — Зачем зря упоминать в переписке такую известную фамилию?..
По правилам КГБ это означало, что Сэймон зачисляется в категорию важных вербовочных разработок и докладывать о нем можно, не стыдясь, теперь самому Крючкову.
Однако выдумать псевдоним для такого большого человека совсем не просто! В нем, во-первых, должен содержаться намек на значительность самой личности, а во-вторых, он должен быть необычным, чтобы его легко запоминало начальство.
Известно, например, что наполеоновский министр иностранных дел Талейран, как агент русской разведки, был известен под псевдонимом Анна Ивановна. Нынешней советской разведке он бы не подошел: и длинно, и непонятно, и писать его долго.
А между тем дать ответ Николаю надо было немедленно.
«Кит», «Лев», «Слон», «Шах» — замелькали в сознании коротенькие слова, словно в детском кроссворде.
— Слон, пожалуй, подойдет! — согласился Николай. — А теперь подумаем, зачем нам вообще нужен этот Слон! — заговорил он снова посуровевшим голосом. — Строго говоря, для научно-технической разведки он никакого интереса не представляет: ведь не станет же он воровать промышленные секреты! Он явно создан для наших конкурентов, политической разведки, но мы им Слона не отдадим! Мы не позволим им отчитываться перед Центром за наш счет, как будто это они сами приобрели источник информации в окружении министра!..
Николай сложил холеными пальцами кукиш и махнул им вбок, сверкнув золотой запонкой, — туда, где за пару километров отсюда, в Роппонги, располагалось советское посольство с укрывшейся на его десятом этаже резидентурой политической разведки.
— Этою Слона мы сделаем связником между Н. и Брежневым! — удовлетворенно продолжал Николай. — Создадим через него прямой канал связи между руководителями стран в обход Министерства иностранных дел Ведь японцы с нами на официальные контакты не идут, а мы возьмем да и предложим им возможность неофициальных контактов через КГБ! Представляешь, как это будет в Москве оценено!.. — Николай торжествующе посмотрел на меня и уже будничным голосом добавил: — Вот все это и изложи Слону на следующей встрече… Да, кстати! — продолжил он оживляясь. — Ведь по японскому обычаю ты можешь что-нибудь ему подарить! Преподнеси бутылку редкого армянскою коньяка! У нас в резидентуре есть небольшой запас из резервного фонда ЦК КПСС…
