Ознакомительная версия. Доступно 62 страниц из 307
«Борьба за границей между послом и резидентом выливается иногда в ожесточенные формы. Корень борьбы лежит в двоевластии, создающемся вследствие полной автономности резидента. Страх перед ним служащих за границей сильнее страха перед послом. Посол сам чувствует над собой постоянный контроль и всегда ожидает какой-нибудь пакости со стороны резидента», — отмечал Георгий Агабеков.
В последующие годы эта ситуация только ухудшилась. Спецслужбы могли сломать карьеру любому дипломату, если решали, что ему «нецелесообразно» выезжать за границу. Наркомат иностранных дел, а затем МИД получали отказ на стандартном бланке с грифом «Совершенно секретно». Даже руководители наркомата, а затем министерства иностранных дел могли только гадать, чем не угодил «соседям» тот или иной человек…
Резиденты бдительно следили за послами и о всех промахах докладывали в Москву, что заставляло послов тихо ненавидеть и бояться своих помощников-разведчиков.
Но во времена Агабекова, когда наркомом иностранных дел был Чичерин, дипломаты могли ответить тем же.
«Заместитель председателя ВЧК Уншлихт снабдил меня письмом к управляющему делами Наркоминдела с просьбой устроить на службу, — вспоминает Агабеков. — Несмотря на личное письмо Уншлихта, Наркоминдел меня не принял».
Когда Агабеков уже был резидентом в Афганистане, посол требовал показывать ему все телеграммы, уходившие в Москву. Потом это стало невозможным. Послы, смирившись, стали придерживаться принципа, что с резидентом не ссорятся.
БРОНИРОВАННЫЙ КУЛАК
1 декабря 1921 года политбюро обсуждало проект нового положения о Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности при Совнаркоме. Проект доработала комиссия в составе Каменева, министра юстиции Курского и Дзержинского. 6 февраля 1922 года президиум ВЦИК утвердил декрет «Об упразднении Всероссийской чрезвычайной комиссии и правилах производства обысков, выемок и арестов».
Всероссийская чрезвычайная комиссия, которая подчинялась непосредственно правительству, была преобразована в Государственное политическое управление (ГПУ) при наркомате внутренних дел. Это понижение статуса карательного ведомства казалось логичным: война закончилась, врагов стало меньше. За пару лет штат ведомства Дзержинского сократился втрое.
На положении Дзержинского это преобразование никак не сказалось, потому что он-то и был наркомом внутренних дел, так что в качестве начальника ГПУ подчинялся сам себе.
Остальным чекистам, особенно работавшим далеко от Москвы, это не понравилось, ведомственная обида взяла верх, и через полтора года, в ноябре 1923-го, ГПУ преобразовали в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) на правах самостоятельного наркомата.
В 1922 году вступил в действие новый Уголовный кодекс. ГПУ лишилось права выносить смертные приговоры и отправлять политических заключенных в административную ссылку. Но Дзержинский все-таки добился для себя права без суда ссылать членов запрещенных политических партий и тех, кого обвиняли в контрреволюционной деятельности.
В 1923 году Дзержинский возглавил ОГПУ и оставил пост наркома внутренних дел. Он по должности входил в Совет народных комиссаров, но с правом совещательного голоса. В каждой республике было собственное ГПУ, которое подчинялось не местному правительству, а непосредственно Москве.
Это была принципиальная линия: госбезопасность не подчиняется местным органам власти, которые всегда были этим недовольны. Партийным секретарям не нравилось, что рядом существует какая-то тайная сила, которая исполняет только команды из Москвы, не дает им отчета в своей деятельности и даже присматривает за ними.
Но попытки местной власти обрести власть над чекистами не удались, потому что ЦК сразу понял цену органам госбезопасности как важнейшему инструменту контроля над страной.
16 октября 1918 года Ян Петерс, временно исполняя обязанности председателя ВЧК, подписал циркулярное письмо всем губернским комитетам партии:
«За последнее время под слухом массового террора, который проводят всюду Чрезвычайные Комиссии, обывательская масса, мелкая и крупная буржуазия завыла самым настоящим образом. Период террора против буржуазии после покушения на тов. Ленина и убийства тов. Урицкого был единственный, пожалуй, период, когда пролетариат на деле применил этот террор, от резолюции перешел к настоящему его осуществлению.
И вот под влиянием этого страха и воплей пострадавшей буржуазии в целом ряде советских учреждений, среди отдельных советских работников и даже, что очень печально, среди отдельных членов нашей партии начался поход против ЧК.
Начинается подчинение их отделам местного управления, начинаются перевыборы и назначения председателей комиссии, поднимается кампания в газетах и т. д.
Не отрицаю того, что в некоторых комиссиях, главным образом уездных, творятся безобразия, но это не значит, что из-за той или иной комиссии надо обескрылить боевой орган пролетариата.
ЦК нашей партии встал на точку зрения ВЧК, вынеся 2 октября с. г. постановление, что „Чрезвычайные Комиссии суть органы центральной власти. ВЧК подчинена Совнаркому и ВЦИК, все местные ЧК подчинены ВЧК, а исполкомам подотчетны“».
Правда, чуть позже чекистам объяснили, что они не смеют ставить себя выше партийного аппарата.
В декабре 1921 года заместитель председателя ВЧК Уншлихт, начальник секретно-оперативного управления Менжинский и начальник административно-организационного управления Реденс подписали директиву, адресованную местным ЧК:
«Напоминаем, что всякая слежка за ответственными губернскими, областными и центральными партработниками строго воспрещается. Виновные в нарушении этого приказа будут строго караться».
С самого начала стало ясно, что ВЧК мешает развитию экономики страны. Леонид Борисович Красин, уважаемый в партии человек, талантливый инженер, хорошо знавший западную жизнь, пытался после революции наладить внешнеторговые отношения Советской России с внешним миром.
Он писал Ленину 8 ноября 1921 года, что нормальное экономическое сотрудничество с западными державами вполне возможно. Главное препятствие, недвусмысленно объяснил Красин, это деятельность ВЧК:
«Пока некомпетентные и даже попросту невежественные в вопросах производства, техники и т. д. органы и следователи будут гноить по тюрьмам техников и инженеров по обвинениям в каких-то нелепых, невежественными же людьми изобретенных преступлениях — „техническом саботаже“ или „экономическом шпионаже“, ни на какую серьезную работу иностранный капитал в Россию не пойдет… Ни одной серьезной концессии и торгового предприятия мы в России не установим, если не дадим каких-то определенных гарантий от произвола ВЧК».
Ленин велел ознакомить с этим письмом всех членов политбюро. Но на этом, как мы теперь знаем, дело и закончилось. Политическому руководству аппарат госбезопасности был важнее внешней торговли.
Тогдашний заместитель наркома юстиции Николай Васильевич Крыленко, которого никто не рискнет назвать большим гуманистом, писал: «ВЧК страшен беспощадностью своей репрессии и полной непроницаемостью для чьего бы то ни было взгляда».
Ознакомительная версия. Доступно 62 страниц из 307
