Один наш общий знакомый как — то сказал мне, что в конце прошедшего семестра мать Джона погибла в автомобильной аварии. Я безумно тосковала по отцу, поэтому прониклась искренним сочувствием к Джону. Ни он сам, ни кто — либо из его окружения никогда не говорили об этом, однако понимание того, что за его вызывающим внешним видом и поведением скрывается глубокая скорбь, заставило меня отнестись к нему с большим вниманием.
Однажды студенты класса каллиграфии в шутку затеяли проверку зрения друг у друга. Неожиданно выяснилось, что Джон и я одинаково плохо видим. Более того, он точно так же ненавидел очки, и, как это ни смешно сегодня, его просто бесили те самые — ставшие потом благодаря Джону знаменитыми — круглые старомодные бабушкины «очки — велосипед», которые продавались в послевоенных государственных аптеках. Вместо этих, дешевых, он иногда надевал другие, более модные — довольно дорогие, в черной роговой оправе. Мы часто посмеивались над тем, как нам обоим «повезло» и в какие неловкие ситуации мы попадали сослепу. Надо сказать, что именно это и сблизило нас, и с тех пор на уроках, вместо того чтобы заниматься, мы часто просто болтали о том о сем.
Джон говорил мне, что играет в группе Quarrymen[7]. На занятиях он всегда появлялся с гитарой через плечо. Иногда, когда мы сидели в аудитории во время перемены, он доставал свой нехитрый инструмент и наигрывал известные всем песенки Бо Дидли, Чака Берри или Лонни Донегана. Услышав его в первый раз, я тут же заметила, что он совсем не похож на того, кого старается изображать. Было очевидно, что он обожает свою музыку: как только он начинал играть и петь, его лицо смягчалось, напрочь исчезали привычный цинизм и высокомерие.
После зимних каникул я поняла, что влюбилась в него, за что всячески себя ругала: дескать, это же просто смешно, он мне совершенно не подходит. Да и я, честно говоря, не могла представить себе, что Джон когда — либо заинтересуется мной. Но все изменилось буквально в один день, в одну минуту. Закончился урок, все уже вышли на перемену, а я стала укладывать книги в сумку. Джон сидел в паре метров от меня, как обычно, со своей гитарой, и вдруг начал играть Ain't She Sweet, вновь ставшую популярной старую песенку, которую позже «Битлз» выпустили на пластинке[8]:
Правда, она хороша?
Погляди — вон идет не спеша.
Скажи мне по секрету, что девушка эта
Еще как, еще как хороша!
Ну же, правда, она недурна?
Оцени же ее, старина,
И скажи по секрету, что девушка эта
Совсем, ну совсем недурна!
С такой пройтись было б не худо,
О, бог ты мой, ведь это — чудо!..
Мила, аккуратна, стройна!
Мне другая теперь не нужна.
Так скажи ж по секрету: ведь девушка эта
Еще как, еще как хороша?!
Я густо покраснела, извинилась и выбежала из аудитории, прежде чем песня закончилась. Однако я успела заметить его взгляд — он не сводил с меня глаз все время, пока пел, — и подумала: «Неужели я тоже нравлюсь Джону?»
Я рассказала обо всем Фил, но та лишь подтвердила, что мы с Джоном совсем разные, и посоветовала мне не валять дурака. Она знала его лучше, чем я, поскольку они жили по соседству и часто ездили в училище на одном и том же 72–м автобусе. Фил часто приходилось давать Джону деньги, чтобы тот мог оплатить проезд, и тем не менее он ей нравился. Просто она считала, что мне он не подходит. Она напомнила мне о моей предстоящей помолвке с Барри, но… там, похоже, дела пошли в обратном направлении. Виделись мы все реже и реже, я продолжала вздыхать по Джону, и занятия по каллиграфии становились для меня главным событием недели.
Однажды, во время обеденного перерыва, я заметила, как Джон уставился на поднимающуюся по лестнице девушку с длинными светлыми волосами, в обтягивающей черной юбке. Джон присвистнул. «Ну прямо Бриджит Бардо!» — произнес он, обращаясь к своему товарищу. «Ну уж нет, — подумала я, — мы еще повоюем!»
В ближайшую субботу я купила себе последнюю новинку от Hiltone — осветляющую краску для волос — и принялась за дело. В понедельник я явилась в колледж блондинкой и пришла в восторг, когда Джон, увидев меня, воскликнул: «Вот вы и попались, мисс Хойлейк!» Он засмеялся, но по его взгляду я поняла, что ему понравилось.
Как — то днем всех студентов средних курсов попросили собраться в лекционном зале для участия в дискуссии. Я сидела за одной из задних парт, Джон — на несколько рядов впереди меня. Моя подруга Хелен Андерсон, которая сидела позади Джона и была с ним в приятельских отношениях, неожиданно наклонилась к нему и погладила по голове. Хелен не была влюблена в Джона, это был просто дружеский жест в ответ на какую — то очередную его шутку. Но я ощутила жгучую ревность, поразившую меня как гром среди ясного неба.
Хотя мы с Джоном и болтали от случая к случаю на занятиях по каллиграфии, все остальное время в колледже мы проводили каждый в своей компании. Для меня он продолжал оставаться недосягаемым, и, несмотря на все мои фантазии, мне и в голову не приходило, что мы когда — нибудь действительно будем вместе.
Вся наша группа с нетерпением ждала каникул, и кто — то предложил организовать небольшую вечеринку в последний день семестра. Один из преподавателей, Артур Баллард, в прошлом боксер, довольно требовательный, но прекрасный учитель, предложил нам воспользоваться его комнатой при условии, что он тоже будет приглашен. Мы с радостью согласились, раздобыли проигрыватель и скинулись на пиво.
Я ждала эту вечеринку, но не потому, что надеялась увидеться с Джоном: я не рассчитывала, что его заинтересуют наши скромные, чинные посиделки. Наоборот, я мечтала немного развеяться и освободиться от постоянных мыслей о нем. Потом наступят каникулы, считала я, и все потихоньку пройдет. Я твердо намеревалась как следует отдохнуть и преодолеть свое увлечение Джоном.
День выдался теплый, лучи солнца пробивались сквозь не слишком чистые окна расположенной на втором этаже комнаты Артура Балларда, где мы раз в неделю собирались, чтобы показать преподавателю свои рисунки и эскизы на заданную тему. Мы сдвинули столы и стулья к стенке, приготовили кое — какую еду, достали напитки и поставили пластинку из принесенной кем — то толстой стопки дисков. Компания собралась вполне традиционная для таких случаев — десять — пятнадцать парней и девушек, ставших друзьями — приятелями с первого курса. На мне были просторная блузка — размахайка из хлопка, коротенькая черно — белая юбка, черные колготки и мои лучшие черные туфли — лодочки на высоком каблуке.
