- Чего-то грустно мне, жена моя! — сказал пан Данило. — Иголова болит у меня, и сердце болит. Как-то тяжело мне! Видно, где-то недалекоуже ходит смерть моя.
"О мой ненаглядный муж! приникни во мне головою своею!Зачем ты приголубливаешь к себе такие черные думы", — подумала Катерина,да не посмела сказать. Горько ей было, повинной голове, принимать мужние ласки.
- Слушай, жена моя! — сказал Данило, — не оставляй сына,когда меня не будет. Не будет тебе от бога счастия, если ты кинешь его, ни втом, ни в этом свете. Тяжело будет гнить моим костям в сырой земле; а ещетяжелее будет душе моей.
- Что говоришь ты, муж мой! Не ты ли издевался над нами,слабыми женами? А теперь сам говоришь, как слабая жена. Тебе еще долго нужножить.
- Нет, Катерина, чует душа близкую смерть. Что-то грустностановится на свете. Времена лихие приходят Ох, помню, помню я годы; им, верно,не воротиться! Он был еще жив, честь и слава нашего войска, старый Конашевич!Как будто перед очами моими проходят теперь козацкие полки! Это было золотоевремя, Катерина! Старый гетьман сидел на вороном коне. Блестела в руке булава;вокруг сердюки; по сторонам шевелилось красное море запорожцев. Стал говоритьгетьман — и все стало как вкопанное. Заплакал старичина, как зачал вспоминатьнам прежние дела и сечи. Эх, если б ты знала, Катерина, как резались мы тогда стурками! На голове моей виден и доныне рубец. Четыре пули пролетело в четырехместах сквозь меня. И ни одна из ран не зажила совсем. Сколько мы тогда набрализолота! Дорогие каменья шапками черпали козаки. Каких коней, Катерина, если бты знала, каких коней мы тогда угнали! Ох, не воевать уже мне так! Кажется, ине стар, и телом бодр; а меч козацкий вываливается из рук, живу без дела, и самне знаю, для чего живу. Порядку нет в Украйне: полковники и есаулы грызутся,как собаки, между собою. Нет старшей головы над всеми. Шляхетство наше всепеременило на польский обычай, переняло лукавство... продало душу, принявшиунию. Жидовство угнетает бедный народ. О время, время! минувшее время! кудаподевались вы, лета мои?.. Ступай, малый, в подвал, принеси мне кухоль меду!Выпью за прежнюю долю и за давние годы!
- Чем будем принимать гостей, пан? С луговой стороны идутляхи! сказал, вошедши в хату, Стецько.
- Знаю, зачем идут они, — вымолвил Данило, подымаясь сместа. — Седлайте, мои верные слуги, коней! надевайте сбрую! сабли наголо! незабудьте набрать и свинцового толокна. С честью нужно встретить гостей!
Но еще не успели козаки сесть на коней и зарядить мушкеты, ауже ляхи, будто упавший осенью с дерева на землю лист, усеяли собою гору.
- Э, да тут есть с кем переведаться! — сказал Данило, поглядываяна толстых панов, важно качавшихся впереди на конях в золотой сбруе. — Видно,еще раз доведется нам погулять на славу! Натешься же, козацкая душа, впоследний раз! Гуляйте, хлопцы, пришел наш праздник!
И пошла по горам потеха, и запировал пир: гуляют мечи,летают пули, ржут и топочут кони. От крику безумеет голова; от дыму слепнуточи. Все перемешалось. Но козак чует, где друг, где недруг; прошумит ли пулявалится лихой седок с коня; свистнет сабля — катится по земле голова, бормочаязыком несвязные речи.
Но виден в толпе красный верх козацкой шапки пана Данила;мечется в глаза золотой пояс на синем жупане; вихрем вьется грива вороногоконя. Как птица, мелькает он там и там; покрикивает и машет дамасской саблей ирубит с правого и левого плеча. Руби, козак! гуляй, козак! тешь молодецкоесердце; но не заглядывайся на золотые сбруи и жупаны! топчи под ноги золото икаменья! Коли, козак! гуляй, козак! но оглянись назад: нечестивые ляхи зажигаютуже хаты и угоняют напуганный скот. И, как вихорь, поворотил пан Данило назад,и шапка с красным верхом мелькает уже возле хат, и редеет вокруг его толпа.
Не час, не другой бьются ляхи и козаки. Не много становитсятех и других. Но не устает пан Данило: сбивает с седла длинным копьем своим,топчет лихим конем пеших. Уже очищается двор, уже начали разбегаться ляхи; ужеобдирают казаки с убитых золотые жупаны и богатую сбрую; уже пан Данилосбирается в погоню, и взглянул, чтобы созвать своих... и весь закипел отярости: ему показался Катеринин отец. Вот он стоит на горе и целит на негомушкет. Данило погнал коня прямо к нему... Козак, на гибель идешь... Мушкетгремит — и колдун пропал за горою. Только верный Стецько видел, как мелькнулакрасная одежда и чудная шапка. Зашатался козак и свалился на землю. Кинулся верныйСтецько к своему пану, — лежит пан его, протянувшись на земле и закрывши ясныеочи. Алая кровь закипела на груди. Но, видно, почуял верного слугу своего. Тихоприподнял веки, блеснул очами: "Прощай, Стецько! скажи Катерине, чтобы непокидала сына! Не покидайте и вы его, мои верные слуги!" — и затих.Вылетела козацкая душа из дворянского тела; посинели уста. Спит козакнепробудно.
Зарыдал верный слуга и машет рукою Катерине: "Ступай,пани, ступай: подгулял твой пан. Лежит он пьянехонек на сырой земле. Долго непротрезвиться ему!"
Всплеснула руками Катерина и повалилась, как сноп, намертвое тело. "Муж мой, ты ли лежишь тут, закрывши очи? Встань, мойненаглядный сокол, протяни ручку свою! приподымись! погляди хоть раз на твоюКатерину, пошевели устами, вымолви хоть одно словечко... Но ты молчишь, тымолчишь, мой ясный пан! Ты посинел, как Черное море. Сердце твое не бьется!Отчего ты такой холодный, мой пан? видно, не горючи мои слезы, невмочь имсогреть тебя! Видно, не громок плач мой, не разбудить им тебя! Кто же поведеттеперь полки твои? Кто понесется на твоем вороном конике, громко загукает изамашет саблей пред козаками? Козаки, козаки! где честь и слава ваша? Лежитчесть и слава ваша, закрывши очи, на сырой земле. Похороните же меня,похороните вместе с ним! засыпьте мне очи землею! надавите мне кленовые доскина белые груди! Мне не нужна больше красота моя!"
Плачет и убивается Катерина; а даль вся покрывается пылью:скачет старый есаул Горобець на помощь.
X
Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчитсквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и незнаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит ониз стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину,реет и вьется по зеленому миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышиныи погрузить лучи в холод стеклянных вод и прибережным лесам ярко отсветиться вводах. Зеленокудрые! они толпятся вместе с полевыми цветами к водам и,наклонившись, глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым своимзраком, и усмехаются к нему, и приветствуют его, кивая ветвями. В середину жеДнепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит внего. Редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! ему нет равной реки вмире. Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда все засыпает — и человек, изверь, и птица; а бог один величаво озирает небо и землю и величаво сотрясаетризу. От ризы сыплются звезды. Звезды горят и светят над миром и все разомотдаются в Днепре. Всех их держит Днепр в темном лоне своем. Ни одна не убежитот него; разве погаснет на небе. Черный лес, унизанный спящими воронами, идревле разломанные горы, свесясь, силятся закрыть его хотя длинною тенью своею,— напрасно! Нет ничего в мире, что бы могло прикрыть Днепр. Синий, синий, ходитон плавным разливом и середь ночи, как середь дня; виден за столько вдаль, засколько видеть может человечье око. Нежась и прижимаясь ближе к берегам отночного холода, дает он по себе серебряную струю; и она вспыхиваете будтополоса дамасской сабли; а он, синий, снова заснул. Чуден и тогда Днепр, и нетреки, равной ему в мире! Когда же пойдут горами по небу синие тучи, черный лесшатается до корня, дубы трещат и молния, изламываясь между туч, разом осветитцелый мир — страшен тогда Днепр! Водяные холмы гремят, ударяясь о горы, и сблеском и стоном отбегают назад, и плачут, и заливаются вдали. Так убиваетсястарая мать козака, выпровожая своего сына в войско. Разгульный и бодрый, едетон на вороном коне, подбоченившись и молодецки заломив шапку; а она, рыдая,бежит за ним, хватает его за стремя, ловит удила, и ломает над ним руки, изаливается горючими слезами.
