Генрих подумал, какой старой она выглядит и рассердился на нее, потому что ему нужно было на кого-то рассердиться. Он был ей так благодарен, потому что она подарила ему сына. Теперь же он больше не чувствовал к ней благодарности.
Внезапно подняв глаза, Катарина увидела, что он смотрит на нее, сощурив глаза, жестоким взглядом.
Она подумала: Боже милостивый. Пресвятая матерь, так он винит меня?
И к ее скорби примешалось опасение, такое слабое, что тут же исчезло прежде, чем она до конца поняла, что это значит.
Хотя он продолжал смотреть на нее, выражение его лица смягчилось. Он сказал:
— Это тяжелый удар, Кейт. Но я не старик, да и ты еще молода. Увидишь, у нас еще будут дети. В будущем году в это же время у нас будет сын. Вот так нужно развеять нашу печаль, да?
— О, Генрих,— воскликнула она и протянула к нему руку. Он взял ее.
— Ты так добр ко мне,— сказала она ему.— Моя жизнь отдана тебе.
Генрих поцеловал ей руку. Он был слишком молод, слишком уверен в себе, чтобы поверить, что его ожидает несчастье. Это злосчастная случайность. У них будут другие сыновья, так много сыновей, что потеря этого будет ничего не значить.
ОПРОМЕТЧИВОСТЬ КОРОЛЯ
Король сидел на скамье у окна, перебирая струны своей лютни и напевая песню собственного сочинения; в глазах у него было мечтательное выражение, и он не видел двор внизу под окном, а представлял, как в большой зале потребует принести себе лютню и удивит всех присутствующих своей замечательной песней.
Они скажут:
— Но кто же композитор? Мы должны доставить его ко двору. Немногие могут одарить нас такой музыкой.
Он же склонит голову набок.
— Привести этого человека ко двору, думаю, не такая уж невыполнимая задача. Я вообще-то подозреваю, что он сейчас среди нас.
Они с удивлением посмотрят друг на друга.
— Но, Ваше Величество, если бы среди нас был такой гений, то уж, конечно, мы знали бы об этом. Умоляем, Ваше Величество, призовите его сюда и повелите ему услаждать наш слух и дальше.
— Сомневаюсь, что он повинуется моему приказанию. Он своенравный человек.
— Не повиноваться приказанию короля! Тогда он засмеется и скажет:
— А теперь я сыграю вам одну из моих песен...— И сыграет и споет ту же самую песню.
Они изумленно посмотрят друг на друга, но удивление не будет слишком явным, поскольку они побоятся, что это будет воспринято как намек на то, что они не верят, что он способен написать такую музыку. Затем их изумление быстро развеется и они скажут:
— Как глупо с нашей стороны. Нам следовало бы знать, что никто кроме Вашего Величества не смог бы одарить нас такой песней.
Вскоре песню будет распевать весь двор. Ее будут петь женщины — задумчиво, с томительным выражением в глазах и голосе.
Теперь много женщин бросают на него страстные взгляды. Он знал, ему стоит лишь поманить, и они будут готовы на все, что бы он ни предложил, будь это быстрое утоление страсти в уединенном саду или честь стать признанной любовницей короля.
Он поджал губы. Остаться добродетельным — вот чего он хочет.
Генрих негромко запел:
Ищу добра,
От зла — бегу:
Пример мне
Добродетель,
Не порок.
Он споет свою песню и при этом будет смотреть на этих распутниц, пытающихся завлечь его на путь греха.
Конечно, часто повторял он себе, я король, и то, что является законом для других людей, не закон для королей. Но я люблю свою жену, и она мне предана. Со временем она родит мне детей, и я покажу пример им и моему народу. Никто не сможет сказать обо мне: это развратник. Скажут: вот король, показавший свою силу не только в сражении, не только в государственных делах, но и в добродетели.
И Генрих продолжал сидеть, поджав свои тонкие губы и наигрывая на лютне песню, которой позднее собирался удивить двор.
Взглянув в окно, он увидел ее. Ни высокая, ни маленькая, она была очень красива. Она взглянула вверх, увидела его и присела в реверансе. В том, как она приподняла юбки и опустила глаза, было приглашение. Генрих знал ее. Ее звали Анна и она была младшей сестрой Бэкингема, которая недавно второй раз вышла замуж. Перед его мысленным взором предстала Анна Стэффорд и два ее мужа. Поджатые губы немного расслабились.
В ответ на ее реверанс он склонил голову, а его пальцы просто касались струн, потому что на мгновение он забыл свою песню.
Анна Стэффорд пошла своей дорогой, но сделав несколько шагов, обернулась и опять взглянула на окно.
На этот раз она улыбнулась. Губы Генриха как будто замерзли. Он не ответил на улыбку, но после того, как она исчезла, продолжал думать о ней.
Тут он обнаружил, что рядом с ним стоит один из приближенных. Генрих вздрогнул: давно ли тот здесь стоит.
— А, это ты, Комптон,— сказал он.
— Это я, Ваше Величество,— ответил сэр Уильям Комптон.— Пришел узнать, есть ли у вас для меня поручения.
Генрих перебирал струны лютни.
— Какое у меня может быть для тебя поручение, если я тебя не вызывал?
— Я просто искал предлог, чтобы переговорить с Вашим Величеством.
Генрих улыбнулся. Раньше ему нравилось находиться среди своих друзей, и сэр Уильям Комптон — красивый мужчина, лет на десять старше него — развлекал его. Он был пажом Генриха, когда тот был принцем Уэльским, и они поверяли друг другу свои тайны. Потом Генрих стал королем и Комптон начал быстро продвигаться. В настоящее время он был главным камергером, а также констеблем Сюдлейского и Глостерского замков.
— Ну, говори,— сказал Генрих.
— Я наблюдал, как внизу проходила леди Хантингдон. Это нахальная дамочка.
— Почему ты так думаешь?
— Из-за того, как она на вас взглянула, Ваше Величество. Это было откровенное приглашение, откровеннее и быть не может.
— Мой дорогой Уильям,— сказал Генрих,— разве тебе неизвестно, что я получаю такие приглашения, как только оказываюсь в обществе женщин?
— Известно, Ваше Величество. Но это не делается так прямо.
— А она... сделала это прямо?
— Если так показалось Вашему Величеству, я скажу, что да. Генрих рассмеялся.
— Ах, если бы я не был добродетельным женатым человеком...
Он вздохнул.
— Может показаться, что Ваше Величество сожалеет, что вы добродетельный женатый человек.
— Разве я могу сожалеть о том, что добродетелен? — спросил Генрих, и его губы, как и прежде, чопорно поджались.
