Хорошо его зная, она понимала, что эти неудачные попытки так для него мучительны из-за того, что в душу к нему закрадывается предательское сомнение. Он никому бы в этом не признался, но Катарина, прожившая рядом с ним девять лет, знала его, быть может, лучше, чем он сам, ибо он относился к тем, кому никогда не узнать самого себя, потому что они не желают думать о неприятном в самих себе.
И все же он не мог избавиться от вопроса: это зависит в какой-то степени от меня? Значит, я неспособен произвести на свет здорового сына?
Ему была невыносима мысль, что в чем-то он несовершенен — так сильно он любил самого себя.
Даже и в это мгновение Катарина, которая была настолько умнее его, испытывала к Генриху жалость. Если бы она могла подняться с постели и утешить его...
Генрих остановился перед висевшим на стене изображением плода граната, арабского символа плодородия.
Он начал смеяться, и смех его было неприятно слушать.
Он поднял руку, и Катарине показалось, что он собирается сорвать девиз со стены и растоптать его. Потом, видимо, сделал над собой усилие и сдержался; затем, вышел из комнаты, даже не взглянув на нее.
* * *
Генрих отправился верхом в какой-то монастырь, с собой он взял только самых близких друзей. Среди них были Комптон и Брайан, которые всю дорогу болтали и весело смеялись.
Но Генрих не был расположен шутить. Он равнодушно прислушивался, и на лице у него было напряженное выражение. Через какое-то время и те замолчали.
То, что ждет его в монастыре, верил Генрих, имеет огромное значение. Мчась вперед, он молился, чтобы ему был ниспослан знак. Ни с кем он не желал обсуждать свои мысли, потому что пока что сам их страшился. Если же произойдет то, на что он надеялся, то тогда он сможет изменить свою жизнь.
Когда они подъехали к монастырю, он выехал вперед, где во дворе к ним проворно бросились конюхи, явно ожидавшие приезда важного лица.
Генрих спрыгнул с седла и широкими шагами вошел в здание, на полпути встреченный двумя взволнованными монахинями; под черными капюшонами их лица разрумянились и глаза сверкали от возбуждения.
— Какие новости? — спросил Генрих.
— Все закончилось, Ваше Величество. Ее милость чувствует себя хорошо и хочет вас видеть.
— А... ребенок?
— Да, Ваше Величество, здоровенький ребенок.
Пресвятая Матерь Божья, как они меня мучают, подумал Генрих. Он закричал:
— Мальчик или девочка?
— Красивый мальчик, Ваше Величество.
Генрих торжествующе вскрикнул.
Он обратился к Комптону, стоявшему позади:
— Ты слышал? Мальчик! Бесси родила мне мальчика! — Потом схватил ближайшую монахиню за плечо.— Отведите меня к ним,— вскричал он.— Отведите меня к леди Тейбуа и моему сыну.
Те ринулись вперед, ибо король был в нетерпении.
Он увидел ее, лежащую на подушках, с разметанными рыже-золотыми волосами, которые он столько раз видел прежде. Она была бледна, но вид у нее был торжествующий. Его красавица Бесси — она дала ему то, чего он желал!
— Бесси.— Генрих опустился перед постелью на колени.— Так ты сделала это, а, малышка? Ты прошла через все это, да? — Он взял ее руку и громко поцеловал.— А ребенок? Где он? — В глазах у него вспыхнуло подозрение.— Я спрашиваю, где он?
Появилась монахиня с ребенком на руках.
Генрих вскочил на ноги и уставился на лежащего младенца.
Такой крошечный. Такой сморщенный. Но ребенок. Его ребенок. Ему хотелось закричать от радости. На маленькой головке был виден слабый пушок — рыжий, как у Тюдоров.
На глазах у него выступили слезы. Крохотный ребенок растрогал его, этот маленький — его сын!
Потом он подумал: «Матерь Божья, как ты могла сделать это со мной?.. Ты дала Бесси моего сына... а я хочу дать ему свою корону».
Он взял ребенка из рук женщины.
— Осторожно, Ваше Величество. Он еще маленький.
— Вы советуете мне быть осторожным с моим собственным ребенком? Позвольте сказать вам, женщина, что этот ребенок значит для меня так же много, как и корона. Это мой сын. Ей-богу, этому мальчику суждены огромные почести...— Его переполняла любовь к ребенку, благодарность к Бесси, которая не только подарила ему сына, но и доказала, что он может произвести на свет сыновей. Он неосторожно выпалил: — Быть может, у этого ребенка будет моя корона.
Брайан и Комптон обменялись взглядами. Восторг отца при виде своего сына? Возможно. Но оба — и Брайан, и Комптон — подумали о том, как воспримет королева известие о существовании этого маленького ребенка.
Генрих призвал весь двор в поместье, которое незадолго до этого купил для Бесси Блаунт. Там проходило крещение его сына.
Церемония должна быть пышной, потому что он хотел, чтобы все знали: раз он так радостно приветствует появление на свет своего сына, то и все должны радоваться.
На церемонии была и одна гостья, которую, по мнению многих, было жестоко приглашать. Она приехала, бледная и отрешенная, сильно состарившаяся после своей последней беременности.
Бедная Катарина! Как печально, что она, после стольких беременностей, смогла произвести на свет одну-единственную дочь, а Бесси Блаунт подарила королю здорового сына.
Она привезла с собой подарки для ребенка. Она не выказывала обиды, потому что поняла, что лучше скрывать свои чувства.
Король, казалось, не понимал, какому унижению он ее подвергает, казалось, он вообще ее не замечает.
И когда спросили, какое имя будет дано новорожденному, сам Генрих звучным голосом, который услышали все присутствующие, ответил:
— Имя этого ребенка — Генрих Фицрой.
Говоря это, он смотрел на Катарину. Та испугалась. Она всегда знала, что по природе он жесток, но теперь она прочла его мысли: «Ты видишь, у меня может быть сын. Но не от жены. Вот мой мальчик... мой здоровый мальчик. Разве не странно, что ты столько раз пыталась и неудачно? Не потому ли, что небеса недовольны нашим браком? Не потому ли, жена моя? Моя жена!»
Теперь ее кошмары стали явью. Это были уже не смутные призраки.
По его голубым глазам она видела, что он размышляет.
Катарина подумала: «Я королева. Никто не может это изменить. И я не стану отвечать ему взглядом на взгляд, потому что боюсь увидеть свое будущее».
Она находилась здесь, в поместье, купленном им для своей любовницы, присутствовала на крещении его единственного сына, рожденного этой любовницей.
Пока что она королева Англии. Дальше этого она не станет заглядывать.
